Пробуждение

У дома она уже позабыла о мертвеце и побежала переодеваться.

— Наташа… Агаша… Живей! — как серебряный колокольчик звенел её голос по всему дому, вызывая озабоченную беготню и суету прислуги.

Через полчаса она выбежала из будуара в бальном туалете, в дорогой накидке на плечах, сверкая красотой, брильянтами и улыбкой, на ходу завёртывая голову в кружево, которое Наташа озабоченно набросила ей на плечи.

У Вроцкого сердце ёкнуло, когда он увидал Лили в этом туалете.

— Vous êtes agaçante… Vous êtes adorable[16], - шептал он, подсаживая Лили в карету и страстно сжимая её локоть.

И сам он не знал в эту минуту, в какую из сестёр он влюблён больше.

— А вы, Жорж, следом за мной, с Нелли… Она будет копаться, по обыкновению… Да ей и не к спеху… Я вам пришлю карету… Мне вас некогда ждать!.. Sans adieux![17]

Лили небрежно кивнула головкой, и карета загрохотала, увозя попечительницу.

Вроцкий с четверть часа побегал по зале, возбуждённо крутя усы, потом пошёл переодеться во фрачную пару. Когда он явился к Литовцевым (жил он от них в двух шагах, на той же улице), чары Лили уже побледнели… Вроцкий решил вернуться к своей «чистой любви», как мысленно он называл Нелли… К тому же, он никогда не забывал, что с «чистой» любовью сопряжены для него и материальные выгоды.

— Анна Николавна… Вы готовы? — спросил Вроцкий через дверь, останавливаясь у комнаты Нелли.

Ему никто не ответил. Он заглянул в скважину замка. В комнате было темно.

— Анна Николавна, — повторил Вроцкий, нежно понижая голос.

До слуха его донеслись глухие, сдавленные рыдания.

— Отворите, Нелли! — крикнул Вроцкий, как власть имеющий, гремя замком. — Я здесь. C'est moi![18] Ваш Жорж…

— Уйдите… Оставьте! — расслышал он с трудом вымученные фразы.

«Так и знал!.. Это месть Елизаветы Николавны… Она проболталась о моём ухаживании, а Нелли ревнует… Как бы вправду не entre deux chaises par terre![19]»

Растерянный Жорж обернулся и очутился перед Литовцевым.

И Господь его знает, откуда он только взялся, да ещё в эту минуту!.. Жоржу даже жутко стало, когда он вгляделся в лицо доктора. Оно было темнее ночи.

— Плачет… — кинул Жорж Литовцеву.

К великому изумлению Вроцкого, у этого чудака-доктора глаза сверкнули радостью. Вот уж всё-то не по-людски!

— Пусть плачет!.. Пусть!.. Тем лучше… Хорошие это слёзы… И не вам её утешить…

— Но почему же?.. Позвольте… Она ошибается, — испуганно перебил Жорж, забывший в эту минуту обо всём на свете, кроме того, что Нелли может ускользнуть из его рук. — Поверьте, что моя любовь совершенно искренна…

— В этом я не смею сомневаться, — дерзко усмехнулся Литовцев и посмотрел на Вроцкого с такой откровенной ненавистью, что тот потерял окончательно почву под ногами.

— Помилуйте!.. Это нелепо даже… Мало ли за кем наш брат-холостяк ухаживает! — он вдруг испуганно осёкся. — А главное — и оправданий моих не хочет выслушать… Будьте моим адвокатом, Павел Александрыч… У меня честные намерения…

Лицо Литовцева опять потемнело.

— О, это меня не касается! Я сватом быть не берусь… Скажите всё сами завтра… А теперь… оставьте её, Вроцкий!.. Вы не поймёте её слёз.

— Но почему же? Позвольте… это слишком…

— Почему? — перебил Литовцев, круто оборачиваясь, и на бледных щеках его вдруг зажглись два ярких пятна.

— Слушайте, Вроцкий… Знаете, кто плачет там, в розовой комнатке? Прежней Нелли, наивной, бесстрастной девочки, теперь уже нет… Это плачет проснувшаяся мысль… Это плачет богатая женская душа, рвущаяся к свету, к правде… Кто знает?.. Пройдёт лет пять-шесть, и это милое дитя забудет свой чудный порыв… Полюбит пошляка… Кто знает?.. Научится сплетничать, лицемерить, лгать, холодно пройдёт мимо чужого горя… Или озлобится от личных неудач… И сердце её сожмётся и засохнет от жизненного холода… Так пусть же плачет она теперь!.. Хорошие эти минуты… Быть может, лучшие в её жизни!

VI

Ночь спустилась жаркая, безветренная, одуряющая как и день. На горизонте вздымались и теснились грозовые тучи, медленно расползаясь по небу и причудливо меняя очертания… Казалось, гигантская зловещая птица расправляет крылья, готовясь подняться и лететь… Цветы в саду пахли сильнее и жадно раскрывали чашечки, как бы умирая от истомы… Птицы смолкли в тревожном ожидании… Из городского сада, где после аллегри шёл бал на открытом воздухе, летели звуки оркестра.

Нелли, в смятом платье, с растрёпанной косой, с опухшим от слёз лицом, сидела на подоконнике. Она была потрясена. Жизнь для неё уже не была прекрасной женщиной, с загадочной улыбкой на устах… Маска спала, и девушка увидала плачущее, страшное лицо… Лёжа там, немой и бесстрастный, этот чужой ей самоубийца дал ей первый жизненный урок, сказал ей своё последнее слово.

«Таких несчастных — миллионы», — говорил Литовцев. Эти цифры подавляли девушку. Она силилась представить их себе и не могла.