Пробуждение

Третьим жандармским отделением замечены и пресечены попытки судовых команд объединиться для совместного организованного выступления. Вот что докладывает по этому поводу жандармский подполковник Заворицкий.

Генерал взял со стола лист бумаги и, придерживая ее кончиками пальцев, принялся читать:

— «Негласным наблюдением установлено, что столовая на углу Светланской и Корейской улиц в доме Кунста служит местом революционных сборищ нижних чинов гарнизона. Пятого октября были задержаны мною и арестованы сорок семь нижних чинов и три штатских подстрекателя. Как выяснилось из допроса, на собрании обсуждался вопрос об организованном вооруженном выступлении…»

«У губернатора агентура поставлена на широкую ногу, — со злостью подумал я. — Скорей бы уж кончил…»

— …Несмотря на арест руководителя «Владивостокской военной организации» Шамизона и удачно проведенную подполковником Заворицким операцию, тайное сообщество существует. Оно действует. Наш человек близок к их руководству. С его помощью удалось напасть на явочную квартиру на мысе Чуркина. Он же навел на след еще двух руководителей организации. Один из них матрос. Его партийная кличка Товарищ Андрей. В последний раз видели его в Тридцать втором полку. Опасный агитатор проник в казарму под видом родственника одного солдата. След его затерялся у причала, где стоят миноносцы…

Я насторожился. «Не Антон ли Шаповал? Ведь он недавно отпрашивался к родственнику в Тридцать второй полк, а потом в Шестнадцатый. Слишком много родственников. Впрочем, все может быть. А Вика тоже с ними и работает против власти под их руководством, — прозвучало во мне неприятной тревогой. — Нужно предупредить ее. Через двадцать минут она явится в сквер… А вдруг ее арестуют… сегодня?»

— Несмотря на принятые меры, — продолжал Флуг, — подстрекателям удалось организовать демонстрацию. Мне пришлось выпустить с гауптвахты всех арестованных, чтобы ярость толпы не переросла в вооруженное восстание: палка в моих руках была гнилая, и махать ею было опасно.

Чтобы предотвратить опасность вооруженного междоусобия, я вызываю из Раздольного четыре эскадрона драгун и конный казачий полк.

Вам, господа офицеры, следует держать ухо востро. Если вспыхнет в крепости бунт, он должен быть подавлен со всей беспощадностью.

После этого адмирал Иессен предложил по старшинству командиров доложить о состоянии порядка на вверенных кораблях. Медленно, словно нехотя, поднялся капитан второго ранга Балк. Оперся рукой о кресло, склонил голову, обдумывая, с чего начать.

— Э-э-э, — прозвучало в зале, — элементы непослушания имеются на миноносцах, и частенько. Брожение умов наблюдается… Все дело в том, что команды миноносцев почти целиком укомплектованы нижними чинами, кои побывали на войне… — Затем Балк заговорил увереннее. Голос его звучал тверже: — Оттуда они принесли полную военную распущенность и развращенность революционной пропагандой. И вот теперь девятьсот второй призывной год стал наиболее беспокойным элементом. Если очистить от них миноносцы, будет спокойно. Впрочем, командиры судов знают положение лучше меня и доложат сами.

По-рысьи стремительно вскочил с места капитан второго ранга Курош. Дернул длинной головой со спутавшимися на затылке черными волосами и, заикаясь, заговорил:

— В-вся команда «Бодрого» з-заражена революционной пропагандой. К-канальи каждый день учиняют беспорядки. Как один, все нижние чины — бунтари! Не корабль, а арестантская рота. — И сел.

В зале прозвучал сдержанный смешок.

— А почему вы равнодушно смотрите на это? — спросил Флуг.

— С-стараюсь, ваше высокопревосходительство, — отрапортовал Курош.

Назимов говорил четко, словно командовал, обрезая на конце короткие фразы.

— «Грозовой» боеспособен. Брожения среди нижних чинов нет. Усилиями офицеров и кондукторов нижние чины держатся в строгости. На демонстрации в воскресенье не был ни один. В случае мятежа либо волнений в крепости на вверенный мне миноносец можно положиться.

Командир «Статного» горячо и долго заверял адмирала и генерал-губернатора в верности государю и правительству. От выспренних верноподданнических выражений кое-кто морщился.

— «Усердный» будет всегда верен присяге, — рапортовал лейтенант Штер. — Ненадежных нижних чинов на миноносце немного. В случае беспорядков или бунта я справлюсь с ними.

Оводов говорил долго. Мямлил.

«Неужто и мне придется докладывать? — растерялся я. — Что им скажу? Да и не хочу я совсем говорить». И все же пришлось.

— Как и на других судах, неспокойно на «Скором», — начал я. — Волнуются матросы… А почему волнуются? Потому, что многие их законные требования не удовлетворены. А следовало бы…

Я заметил, как презрительно сморщилось скопческое лицо адмирала. Генерал Флуг, глядя на меня, что-то говорил ему на ухо. Иессен побагровел.

— Из унтер-офицерских детей… Либерал, так сказать… — услышал я.

Конец неудавшейся речи я скомкал. Сел злой и усталый. Но сразу же вспомнил о Вике и посмотрел на часы. Было ровно восемь.

«Вика пришла. И сразу же уйдет», — пришло в голову.