Пробуждение

— Тебе не все еще ясно… но ты поймешь это потом. Время не ждет. Нужно начинать…

— Из этого ничего не выйдет, — каменным голосом возразил я. — Вспомни недавний опыт «Очакова» и «Потемкина», трагический конец Шмидта. Но не это меня останавливает. Вести людей и корабли на мель, грозящую неминуемой гибелью, — страшно… нарушить долг… не могу…

— Ты? Не можешь? — с трудом выговорила Вика. Потом, обуздав гнев, вздрагивающим голосом продолжала: — Вспомни декабристов. Они были дворяне, а шли на виселицу и в каторгу за свободу. Кого ты защищаешь и против кого боишься пойти? Против тех, кто сотни лет измывался над твоими дедами. Сам же ты вспомянул лейтенанта Шмидта. А ведь ты вышел из того же Морского корпуса…

Вика села на стул, словно под грузом непомерной тяжести.

— Я не могу последовать его примеру. Идти на Голгофу, не зная, во имя чего, — безрассудно.

Вика вздрогнула, словно ее ударили. Гордо откинув голову, произнесла:

— Ты просто трусишь!

— Нет, — спокойно ответил я. — И прошу тебя: хотя бы временно откажись от мысли о новом восстании.

Лицо ее выразило гнев.

— Тебя же схватят жандармы и сошлют в каторгу, если ты останешься здесь. Уедем отсюда. Скоро меня переведут в Балтику. Уедем…

Презрительно взметнулись узкие брови, тонкие ноздри раздулись.

— Уходи! — Вика указала рукой на дверь.

Я поклонился. Помедлил. Повернулся и вышел.

По городу бродил без мыслей в голове, не замечая людей, улиц. Вихрь ворвался внезапно. Он смял и отбросил одеревенелость.

«Вика выгнала меня, — вспыхнул во мне жгучий стыд. — Как же это случилось? Почему? Потому, что разошлись наши пути. Я потерял ее навсегда. А ведь мы могли быть вместе. Неужто все?.. Нет, не все, не конец еще. Завтра-послезавтра произойдет неотвратимое, то, чего я так и не мог понять».

Я не заметил, как повернул на Экипажную и зашагал вниз, где стояли миноносцы. Громкий хлопок винтовочного выстрела заставил меня очнуться. Из ворот Сибирского флотского экипажа выскочил матрос в расстегнутом бушлате и пробежал мимо меня. Я узнал его. Это был Антон Шаповал. За ним гнались. Не успел он повернуть на Светланскую, как из экипажа выбежал ротный командир капитан Ключицкий с винтовкой в руке, без фуражки. Тучный, приземистый ротный задыхался от бега.

— Сволочь! Стрелял в меня из нагана! — визгливым голосом выкрикнул Ключицкий. — Вы видели, куда он побежал? — спросил он, судорожно глотая ртом воздух.

— Нет, — пожал я плечами.

— Каналья! Пробрался в экипаж, собрал в ротном помещении нижних чинов и агитировал, чтобы завтра выходили с ружьями на улицу. Это же революция, господин лейтенант. Черт знает что делается у нас на судах. Надо же принимать срочные меры.

— Принимайте, господин капитан. Я уже принял.

— А что вы такое сделали? — спросил Ключицкий, придав моим словам прямой смысл.

Мне не хотелось продолжать ненужный разговор. Я не ответил. Повернул назад, оставив в недоумении капитана Ключицкого.

Быстро шел я наверх по Экипажной, обдумывая пришедшее в голову решение. Что скажу Вике, я не знал, но решил идти к ней снова.

«А что, если соглашусь вывести корабли из бухты? Матросы пойдут за мной… Но сколько людей погибнет…»

Во дворе дома теперь было темно и тихо. Тень от высокого дерева лежала наискось, делая темноту гуще. Из узкого окошка пробивалась полоска желтого света. Я подошел к двери и хотел постучать. Изнутри донеслись глухие звуки мужских голосов. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел меня. Отошел в сторону и стал ждать. Скоро дверь открылась, и на улицу вышли двое. Я успел заметить их лица в полосе света, пробившегося из открытой двери. Один из них был Антон Шаповал.

«Второй раз встречаю… странно», — подумал я.

Другой был штатский. Я узнал в нем товарища Костю, оратора, которого слушал в Народном доме. Они говорили шепотом, и я не слышал ничего вначале.

— Сделаю, если не пристрелят… — послышался хриплый голос Шаповала.

— Верю тебе, Андрей… до завтра мы не увидимся. Утром ты должен быть на миноносцах. Помни: «Дома ли Пойлов?»

Значение этой фразы я узнал после. Это был пароль и сигнал: «Начать вооруженное восстание».

Они обнялись на прощание. Шаповал прошел в пяти шагах от меня. Он был в солдатской шипели. У калитки постоял с минуту, огляделся и бодро, решительно вышел на улицу. Товарищ Костя вошел внутрь дома.

Прождав еще немного, я бросил свой пост с намерением побродить по улице и выждать. Когда вернулся, света в окне Вики не было. Я постучал. Не ответили. Дернул дверь. Она была заперта.

— Вика! — позвал я.

Никто не откликнулся… Один… И нужно уходить отсюда.

«Куда идти? На миноносец? Зачем?.. И по-прежнему нужно что-то делать: отдавать распоряжения, есть, пить, спать… думать… Как не хочется думать! Если бы можно было забыть все, хоть ненадолго. Не знать ничего… не помнить ничего. Завтра… нужно прожить ночь…»

Никто не спал, когда я вернулся на «Безупречный». Помню, вызвал в каюту мичмана Алсуфьева.

— Идите домой, Андрей Ильич, — встретил его в дверях, — отдохните.

— Поздновато, Алексей Петрович, да и не ждут меня дома, — пожал плечами мичман.