Пробуждение

— Тоже ломаю над этим голову и прихожу к весьма невеселым мыслям.

— Ты полагаешь, что на корабле существует контрреволюционная группа?

— Весьма возможно, Сергей Николаевич, — с тяжелым вздохом произнес Авилов. — У Соловьева были все возможности объединить вокруг себя преданных ему людей. Никто ему не мешал до вашего прихода. А человек он достаточно умный и осмотрительный, действовал осторожно.

— А Дудников, как ты думаешь, находится под его влиянием?

— Как это ни странно, но мне кажется — нет, — ответил Авилов. — Похоже, Дудников выбирается на верный путь, хотя и идет на ощупь. Я внимательно наблюдаю за ним. И он пока не вызывает у меня никаких опасений.

— Значит, остаются боцман и радист?

— И самое опасное для нас — это радист, — заметил председатель судового комитета. — Начнись какая-нибудь заваруха в Приморье — мы с вами, Сергей Николаевич, можем последними узнать об этом.

— Это и меня беспокоит больше всего…

8

Возле буксирной лебедки во время аврала Соловьев затеял разговор с боцманом не по служебной надобности.

— Предупреди Евгения Оттовича, будем заходить в Петропавловск-на-Камчатке, — сказал Ужову помощник командира транспорта. — Пусть не вздумает выскакивать наверх.

— Слушаюсь, ваше благо… товарищ военмор, — запутался в званиях боцман. — Все в точности передам, как вы изволили сказать.

— Пусть потерпит, теперь немного осталось, — добавил Соловьев, отходя от буксирной лебедки.

Первой его мыслью, как только он узнал, что «Магнит» будет заходить в Петропавловск-на-Камчатке, было намерение высадить Эразмуса на берег поздно ночью, когда на корабле все, кроме вахтенных, спят. Соловьев не очень хотел, чтобы встреча Эразмуса с мистером Гренвиллом состоялась. Пакет консула Колдуэлла не давал ему покоя. Неизвестно, какие там содержались инструкции и распоряжения. И это его настораживало.

А затем, поразмыслив, он решил оставить Эразмуса на корабле.

«Так будет надежнее, — думал Соловьев. — Не ровен час, Эразмуса могут арестовать агенты камчатского уголовного розыска, и ниточка потянется во Владивосток».

Соловьева все больше, огорчало, что никак не удавалось найти общий язык с мичманом Дудниковым. Лейтенант уже не раз собирался завести с ним решительный разговор, чтобы выявить его намерения и узнать, как тот поступит, в случае если придется, находясь в море, арестовать судкомовцев. Но подходящего момента для выяснения позиции не представлялось. Приходилось откладывать задуманное до следующего раза.

Не оправдались надежды бывшего лейтенанта на то, что новому командиру «Магнита» без него никак не справиться в этом большом и трудном плавании. Яхонтов действовал уверенно, управляя на ходу кораблем. Новый командир становился решительнее и все реже обращался за помощью к своему помощнику.

«Магнит» в полной сохранности доставил задержанную рыболовную шхуну в порт Петропавловск-на-Камчатке.

Солнце заваливалось за береговую сопку, когда военный транспорт с японским кавасаки на буксире входил в бухту. В небе полыхало багровое пламя. Это предвещало близкий шторм.

С потаенной ревностью наблюдал Соловьев за командиром, когда тот управлял постановкой «Магнита» на якорь в Петропавловской бухте.

Потом Яхонтов вызвал портовый буксир и передал местным властям задержанных рыбаков, конфискованную у них добычу.

Ночью разразился шторм.

И пришлось «Магниту» двое суток стоять в закрытой бухте.

За это время приняли пресной и котельной воды, пополнили запасы свежей провизии.

Пока стояли на якоре, Соловьев выбрал удобное время и зашел в каюту к Андрюше Дудникову. Тот, гладко выбритый, в чистой рубашке с накрахмаленным воротничком, сидел в кресле и читал книгу. Это был затрепанный томик Куприна с повестью «Поединок».

— Прекрасная вещь! — похвалил книгу Андрюша Дудников. — Жаль, о нас, морских офицерах, подобной книги никто из русских писателей не написал.

— Разве повести Станюковича хуже? — удивился Соловьев.

— Не хуже, Арсений Антонович, но то было совсем другое время. Оно окутано дымкой романтики — давно ушедшая в прошлое эпоха парусных кораблей. Куприн — реалист, у него описаны обычные люди, русские офицеры наших дней!

— Выражаешься ты слишком красиво, Андрюша. Словно поэт, слова складываешь. А время наступило скверное. Да и власть комиссарская не очень располагает к стихам.

— Отчего же скверное? Всякая власть нам дается свыше… от бога, — не соглашался Дудников.

— Всякая прежняя власть — от бога, но только не эта — власть совдепии, — гнул свое Соловьев. — И звезда красная — не божья. А что стало с нашей офицерской кают-компанией? Ты часто слышишь за столом изысканную беседу культурных людей?

— Какая изысканность, Арсений Антонович, в такое трудное для родины время! До праздных ли бесед за столом?!

— Ты не находишь ничего противоестественного в том, что рядом с тобой в офицерской кают-компании, развалясь на диване, сидит вчерашний матрос? И наравне с тобой, офицером, вершит корабельные дела?

— Не нахожу. Николай Павлович Авилов наравне с нами несет ходовую вахту на мостике, тянется к знаниям…