Пробуждение

Никто больше не скажет, что я чего-то не сделала. Я везде проверила, я старалась, и теперь чувствую, что сбросила бремя. Я бы должна докладывать в какие-то инстанции, заполнять какие-то бланки, добиваться, как положено, помощи аварийно-спасательной службы. Но это как искать кольцо, потерянное на пляже или в снегу, – безнадежно. Мне не остается ничего, кроме как ждать; завтра Эванс отвезет нас в деревню, а оттуда мы вернемся в город и в реальность. Я закончила то, ради чего приехала, и не хочу оставаться здесь, хочу вернуться туда, где есть электричество и развлечения. Я успела привязаться ко всему этому, и теперь мне требуется приложить усилия, чтобы заполнить чем-то время.

Другие пытаются занять себя. Джо и Дэвид вышли на реку в одной из лодок; мне следовало убедить их надеть спасательные жилеты, ведь они не умеют управлять лодкой, бестолково машут веслами из стороны в сторону. Я вижу их из переднего окна, а из бокового – Анну, частично скрытую деревьями. Она лежит на животе в бикини и солнечных очках, читая какой-то триллер, хотя ей наверняка холодно: небо слегка расчистилось, но, когда на солнце наползают тучи, жара отступает.

Если не считать бикини и цвета волос, Анна могла быть шестнадцатилетней мной, когда я выходила, испытывая приступ хандры, на мостки, недовольная тем, что нахожусь так далеко от города и моего парня, которого завела, чтобы доказать свою нормальность; я носила его кольцо, которое было мне велико, на цепочке на шее, словно распятие или армейскую фенечку. Джо и Дэвид, когда расстояние размыло их лица и сделало незаметной неуклюжесть, могли сойти за моих брата и отца. Мне же доставалась роль моей матери; проблема в том, что я не знаю, чем она занималась в течение дня, между готовкой обеда и ужина. Иногда она брала хлебные крошки или семечки и шла к кормушке, где ждала соек, тихо стоя за деревом, или дергала сорняки в огороде; но в какие-то дни она просто исчезала, уходила в лес одна. Невозможно быть как моя мать – для этого понадобилось бы искривление времени; она словно отстала от всех на десять тысяч лет или опередила на полвека.

Я причесываюсь перед зеркалом, тяну время; затем возвращаюсь к работе, поскольку срок сдачи уже подступает; я неожиданно сделала карьеру, к чему совершенно не стремилась, но мне нужно было делать что-то, чтобы зарабатывать. Я еще не освоилась с этим, я не знаю, как одеться на переговоры: я чувствую себя скованно, как в акваланге или с лишним, искусственным органом. Но у моей профессии есть название, классификация, и это помогает: я отношусь к категории художников-дизайнеров, или, при более амбициозных заказах, иллюстраторов. Я занимаюсь плакатами, обложками, немного рекламой и оформлением журналов и изредка, как сейчас, оформлением книг. Какое-то время я собиралась стать настоящим художником; однако муж считал, что это приятное, но ненадежное занятие, и советовал мне изучать что-то такое, что я смогу применить в жизни, поскольку на свете еще не было значительных женщин-художников. Это было до того, как мы поженились, и я к нему еще прислушивалась, так что ушла в дизайн и стала делать узоры на ткани. Но он был прав насчет женщин-художников.

Сейчас я оформляю пятую книгу в своей жизни; первая была руководством по трудоустройству для Департамента занятости: молодые люди с дебильными улыбками, излучающие восторг от своих дутых должностей: компьютерный программист, сварщик, секретарь, техник-лаборант. Девять рисунков и несколько графиков. Остальные книги были для детей, и в их числе перевод «Квебекских народных сказок». Я слабо в этом разбираюсь, но мне нужны были деньги. Я получила машинописный экземпляр три недели назад и до сих пор не сделала ни одной иллюстрации целиком. Обычно я работаю быстрее.

Сказки оказались не такими, как я ожидала; они напоминают немецкие сказки, за вычетом раскаленных железных туфель и бочек с гвоздями. Мне интересно, кто проявляет такое сострадание к читателям: авторы, переводчик или издатель; вероятно, это мистер Персивал, издатель, он предусмотрительный человек и старается избегать всего, что «вызывает беспокойство». У нас с ним вышел спор по этому поводу: он сказал, что один из моих рисунков слишком страшный, а я возразила, что детям нравится пугаться. «Книги покупают не дети, – сказал он, – а их родители». Мне пришлось пойти на компромисс; теперь я иду на компромиссы до того, как принимаюсь за работу – это экономит время. Я усвоила, какие иллюстрации он хочет: изящные и стилизованные, яркие, как торты. Я могу рисовать такие, могу имитировать что угодно: Уолта Диснея, викторианскую гравюру сепией, баварские пирожки, поддельные эскимо для местного рынка. Но больше всего издателям нравится то, что, по их мнению, вызовет также интерес английских и американских издателей.