Пробуждение

- Нет, ему лучше не знать этого… Только Константин… Только он может меня понять, потому что и сам отказался от тяжкого бремени… Но он связан клятвой. Николай слишком молод. Да и зачем волновать его? У него и без того ноша не легче моей… Теперь хотя бы у династии есть наследники. Я спокоен за Россию, она в надёжных руках.

- Я обещаю вам, что ваша тайна умрёт вместе со мной, я буду молчать и молиться о спасении вашей души! – пылко заверила она и поцеловала его руку.

- Да, я знаю, - кивнул он, - Ваша поддержка придаёт мне силы… Без вас я бы не решился…

- Однако, не случится ли так, что вы однажды передумаете? – вновь спросила она и внимательно посмотрела ему в глаза, словно надеялась увидеть в них что-то тайное, в чём он не мог бы ей открыться.

- Ежели я когда-то подвергнусь соблазну пожалеть о нынешнем своём решении, то пути назад у меня всё равно не будет. Мы ведь сожгли все мосты…- Он немного помолчал, обдумывая что-то, вновь поцеловал её руку и добавил: - Я буду молится, чтобы господь уберёг меня от такого сожаления. И прошу вас молится о том же, чтобы всевышний послал мне сил. Надеюсь, я смогу искупить всё то ужасное, что свершалось ранее по моей воле или просто по слабости и неведению.

- Я уже молюсь о том! – пылко отвечала она, целуя его руку, потом спросила: - Скажите, как вы полагаете, когда-нибудь, нашу тайну раскроют?

- Пока мы живы – нет… Я всё сделал для этого… Ну а потом… Если захотят знать правду, препятствий для правды нет, - светлая улыбка осветила его печальное лицо, - Для меня важнее другое, чтобы поняли и не поминали лихом.

Вьюга неистовствовала за окном, завывала дико и жутко, точно хотела испугать всё живое. Так зима протестовала против прихода весны и не желала сдавать своих позиций, последнее сражение с весной было ожесточённым и яростным. В комнате, освещённой лишь горевшей у икон лампадой да всполохами пламени в камине, взявшись за руки, сидели двое – он и она. Их лица были взволнованы, в глазах блестели слёзы, но вместе с тем их печаль была светла. Эти двое могли бы показаться счастливыми любовниками, встретившимися после долгой разлуки, и вновь обрётшими друг друга. Однако печаль, сквозившая в чертах их красивых лиц говорила о другом - они выглядели, как люди, стоящие на пороге чего-то нового и долгожданного, подошедшие к своей мечте, которая начала сбываться, но вместе с тем их пугала неизвестность. И если мужчина старался быть уверенным в себе, то женщина… Она словно чего-то ждала от мужчины. Но надежда была напрасной, и чем дольше они говорили, тем печальнее становилось лицо женщины, горестные складки залегли у красивых губ, а взор полнился неизбывной тоской.

Они долго ещё говорили о чём-то, а потом, мужчина порывисто прижал свою собеседницу к груди, накинул на голову капюшон и вышел в ночь. Женщина успела осенить его крестом. Едва дверь за ним закрылась, она опустилась на колени перед образами и принялась творить молитву.

***

Немного придя в себя после трагедии у Сената, под занавес 1825 года, 17 декабря Николай Павлович подписал указ о создании Следственного комитета. Впрочем, потом этот орган переименовали, 29 мая 1826 года назвав Комиссией. Это было сделано для того, чтобы подчеркнуть временный характер учреждённого органа: комиссия создаётся по случаю, для решения временной задачи, а комитет предполагает некоторое постоянство.

Общество с затаённой надеждой ожидало результатов следствия и приговора. Так или иначе очень многие оказались причастны к делу: у кого-то под арест попали родственники, у кого-то близкие друзья. Поэтому едва утихли разговоры о прощании с покойным Благословенным императором, как с новой силой стали рассуждать о возможных итогах следствия.

Синяев был у «ночной княгини». Он не играл за столом, не флиртовал с дамами, а просто прохаживался между многочисленными гостями Голициной, прислушивался к их разговорам, но думал о своём.

- Уверяю вас, Алексей Павлович, - прикладывая пухлую руку к груди и картинно закатывая глаза, говорила дама средних лет с пышными видами в декольте, - Вот можете мне поверить! Всё это затеяно для порядка. Государь не будет строг, а помилует всех.

- Ах, нет, Аполлинария Эрастовна! – возражал ей солидный краснолицый кавалер в малиновом сюртуке, туго обтягивающем его внушительный живот, - Такого просто не может быть! Преступников следует примерно наказать! Шутка ли – покушались на жизни всей высочайшей фамилии! – он потряс указательным пальцем. – Государь будет строг, как и полагается!

- Ах, нет же, нет! – возражала ему собеседница, кокетливо ударяя его веером по руке. – Вот экий же вы кровожадный, граф, нет бы вам согласиться со мной, так вы изволите спорить, экий упрямец! - и Аполлинария Эрастовна делала нарочито обиженное лицо, всем своим видом показывая, что не успокоиться, пока её визави не согласится с ней.