Пробуждение

Тусклый огонёк свечи исполнял свой завораживающий танец. Петрушевский отрешённо смотрел на него, точно любовался пламенем, но на самом деле его мысли были далеко. Сейчас, после всего случившегося, оглядываясь в совсем недавнее прошлое, он увидел себя и всю свою жизнь в новом свете.В памяти стояло лицо Анны в ту ночь их расставания. Молящие испуганные глаза, полные слёз, хрупкие тонкие пальцы, вцепившиеся в воротник его шинели. Он тогда силой оторвал её от себя, оттолкнул, и сейчас воспоминание об этом болью отдавалось в его сердце. Бессонными ночами он доверял свои мысли бумаге, лелея лишь одну надежду – когда-нибудь Анна прочтёт эти записи и сможет понять и простить его. Сейчас он раскаивался в том, что так мало рассказывал ей о своём деле, о том, что волновало его все эти годы, прошедшие после войны. Если бы она знала больше, то всё случившееся, возможно, не стало бы для неё таким неожиданным и – он был в этом уверен – совершенно непонятным. Да, наверное, ему нужно было больше доверять своей хрупкой жене, но он всегда считал, что не должен посвящать её в эти дела. Она знала всё очень поверхностно и вот сейчас осталась в полной растерянности. Эту растерянность он прочитал в том её последнем взгляде. Впрочем, знай она больше о заговоре, разве меньше бы страдала сейчас от его ареста? Напротив, живя в относительном неведении, она была спокойна всё это время, а если бы он посвятил жену в детали, то лишил бы её этого спокойствия. Значит, он оказался прав, не рассказывая Анне все подробности своего участия в заговоре?..У него не было сомнений в том, что Николай, крёстный Сашеньки, поможет ей с сыном. Да и нуждаться они не будут, потому что недавно Анна стала наследницей крупного состояния своего деда, князя Черкасского. Однако вина за то, что заставил жену страдать, а крошку-сына осиротеть, с каждым часом снедала Сергея всё больше.Собственная судьба его не волновала: в конце концов, ведь знал, на что шёл, и более того, в глубине души он никогда не верил в успех их предприятия. Раньше, едва сомнения начинали тревожить его, он гнал их, но сейчас, когда честно признался себе в этом неверии, ему вдруг стало легче. Всё уже случилось! Случилось именно так, как и должно было! Остаётся пережить следствие и спокойно перенести приговор. Вот только что будет с Анной и сыном? Конечно, она должна жить дальше и связать свою судьбу с достойным человеком! Однако от одной лишь мысли, что она будет принадлежать другому, и не он будет дарить ей ласки, не в его руках она будет умирать от наслаждения – от одной лишь этой мысли он приходил едва ли не в бешенство. Это была какая-то иррациональная злость: он прекрасно понимал, что сам виноват во всём, сам сделал всё, чтобы потерять ту единственную женщину, которая жила в его сердце и – он лишь сейчас в полной мере осознал это! – составляла смысл его жизни. Политические игры, планы переустройства общества – как же это всё пусто и глупо, и мелко в сравнении с тем, что есть семья! Его друг, ловелас, бретёр*, гуляка, оказался мудрее его! Он всегда считал Синяева хоть и умным, но довольно легкомысленным.Как же прав оказался Николай, когда сказал однажды: «Не уверен, что нужны какие-то действия с твоей стороны, более того, они, наверняка, принесут вред и тебе, и близким тебе людям, и самому делу… каждый хорош на своем месте. Ты – военный! Ну, так и служи с честью! А придет срок, выйди в отставку, женись и воспитай сына, чтобы смог, как и ты, послужить отечеству, не посрамив отца!». Выходит по всему, что легкомысленным был он сам, Сергей, ввязавшись в преступное и опасное дело, заведомо губительное не только для него самого, но и для его семьи, разве же он послужит примером для своего сына?! Скорее всего, Александр всю свою жизнь будет с горечью осознавать, что его отец – государственный преступник, покусившийся на жизнь Государя!Сидя в одиночной камере, Петрушевский вновь и вновь в памяти возвращался в те роковые дни.

***

Известие о кончине императора Александра I, полученное из Таганрога, ошеломило всех. Императору было только сорок восемь, возраст хотя и солидный, но далеко не старческий, на здоровье царь не жаловался, в отличие от императрицы. В Таганроге он сам обустраивал их с Елизаветой дом, расставлял мебель и развешивал картины. Он словно бы ощутил вновь вкус к жизни. На приёмах, устроенных местным обществом, был даже весел и шутил, потом предпринял несколько поездок, и вдруг – кончина. Поговаривали, что он был отравлен, и слухи один нелепее другого поползли по столице. Петербург затих в ожидании чего-то нового.