Пробуждение барса

Собирая в мешок разбросанные молотки, Керим смахнул с бронзовых скул слезу обиды. Зеленый дервиш похлопал Керима по плечу и насмешливо посоветовал не орошать напрасно землю горькой водой. Ведь каждый правоверный должен радоваться, когда конь могущественного хана Али-Баиндура оставляет следы подков на покорной спине.

— Обиднее, — добавил дервиш, — если б тебя оторвал от созерцания «усов шайтана» тощий осел бедняка.

Керим побрел через кипящий майдан. Потрескавшиеся губы шептали: «Али-Баиндур…»

Много месяцев взмахи молотка Керима воздвигают прочные стены нового дворца свирепого хана. Но почему Керим не может, подобно Есгерабату, покорно захлебываться ядовитой пылью? Почему обещанное муллой из мечети Джума блаженство в раю Мохаммета терпеливым правоверным не делает лаваш сытнее, а взвизг ханских нагаек усладой слуха?

На тайном приеме в малом зале «Уши шаха» Али-Баиндур-хан подробно обрисовал шаху Аббасу положение Картлийского царства. Вызвав одобрение шаха своим высоким искусством перевоплощаться то в купца, то в цирюльника, то в князя, Али-Баиндур-хан обратил внимание шаха на отрывок послания Татищева патриарху Иову. Али-Баиндур отметил точность перевода Попандопуло в греческой лавке, служившей для собрания тайных сведений по заданию Ирана. Вспомнив Саакадзе, Али-Баиндур хотел развеселить шаха. Он рассказал об упорных слухах, тихо передающихся в картлийских дружинах: победой над турками в лощине Триалетских гор Георгий X обязан будто не себе, а другому Георгию, которого он поспешил задобрить большим поместьем.

Шах Аббас, внимательно выслушав хана, с живостью стал расспрашивать подробности о Саакадзе и сразу связал нового героя с разгорающейся враждой между азнаурами и князьями Картли. Обдумав все услышанное о посольстве Татищева, шах Аббас властно сказал, что не всегда желание и выполнение сходятся на одной дороге и Годунову придется вкусить горький плод от запоздалого посева.

Но, скрывая даже от самых приближенных ханов свои сокровенные мысли, шах задумался над угрозой, все больше и больше надвигающейся с севера…

А русийские послы продолжали шумно обсуждать последний прием у шаха в Давлет-ханэ. Они радовались достигнутым результатам и уже мысленно примеряли царские шубы, которые они, конечно, получат в Москве от Бориса Годунова за удачное посольство. Особенно радовало послов желание шаха Аббаса прослушать вторично из грамоты Бориса Годунова обращение к шаху с тем, «чтобы ваше величество с турским не мирился и стоял бы с цесарем заодин…» и «…быть царю и шаху на всех недругов заодин: послам и купцам ездить свободно из Русии в Иран, из Ирана в Русию, не вводить новых торговых пошлин…»

Не менее радовало послов очевидное неведение шаха о тайных целях посольства Татищева в грузинских царствах. Шах Аббас только поинтересовался, почему русийский «государть пишетца в титуле государем Иверские земли, грузинских царей и Кабардинские земли, черкасских и горских князей», на что князь Засекин с готовностью ответил по наказу Годунова: «Те государства приложились к государю нашему внове: грузинские цари учинились под его рукой, а были под турского… а кабардинские князи, издавна…»

Русийские послы и не подозревали о внутренней ярости, охватившей деспотичного шаха Аббаса при этом известии. Вежливая улыбка шаха скрыла решение о новых кровавых расправах за желание грузинских царств избавиться от вассальной зависимости Ирана.

Гневные глаза шаха были в этот момент опущены на подарки, полученные от Бориса Годунова и царевича Федора Борисовича, на «однорядки с кружевом, кречетов, соболей, черных лисиц, кости рыбьего зубу, панцирь, самопал, порошницу немецкую с наводом, боевые часы, медведя-гонца, двух собак борзых и двух меделенских, двести ведер вина из Казани, два куба винные с трубами, крышами и таганами».

Запив прохладным шербетом приятные воспоминания, дьяк Иван Шарапов расстегнул ворот, вытер пестрым платком потный затылок и, заострив гусиное перо, сел заканчивать послание Борису Годунову.