Пробуждение на планете незрячерожденных

От этого решения стало легко на душе, и, закрыв глаза, я спокойно уплыла в мирное цветное пространство. Оно развернулось передо мной, мягко заполонив сознание, проникнув в сердце и обманув мой маленький никчемный ум. Я опять попадаю в знакомый до противности сновидческий план: школа, встреча выпускников. И такая тягучая, давно надоевшая нерешительность. В чем пойти, что надеть, какую обувь подобрать к одежде? Так хочется выглядеть красиво и достойно, чтобы одноклассники, все сразу, без лишних объяснений поняли — у меня все хорошо и я удачно прожила эту жизнь. А платья в шкафу — какие-то смешные и не мои, но надеть же что-то надо! Стараюсь внимательней выбирать, чтобы не напялить что попало. Какой-то старой памятью я помню свое появление на одном выпускном вечере — в дурацком платье и босиком. Так было неудобно!

— О, это нормальное, приличное платье. Покрой, правда, странный какой-то. Да и ладно. Главное — не голая и не босая! А вот и одноклассники стоят небольшими группками. Какие-то они молчаливые и странные. Прошло двадцать лет после школы, а они так молодо выглядят! Пытаюсь осознать, в чем нестыковка, но не хватает «внимания» на это. Оно растеклось по эмоциям, которыми я начинаю трогать почти застывшие фигуры. И проваливаюсь в бессознанку. Беспамятство.

Глава 3. Надоевшая история

Зачем я оказался здесь — одинокий и непонятый родными и друзьями? Что меня привлекло сюда, на эту планету? Такие серьезные вопросы я задавал себе постоянно, пока не вспомнил, как и за что попал сюда. После этого включилась еще большая агрессия к этому миру. Вспомнил, как был брошен на Землю, — словно в тюрьму, без права на освобождение.

У меня было человеческое имя, но звали меня — Орон. Я упал снова на Землю в 1100 году от Рождества Христова. После последнего побега с этой же планеты прошло всего 300 лет. Я попал в мужское тело, и вся моя ненависть нашла выход через меч. В Европе начиналась эпоха рыцарства, и поводов подраться на вполне законных основаниях было предостаточно. Род мой оказался не из бедных, и деньги, полученные в наследство, пригодились для долгих странствований. Собственно, из-за них я и получил стрелу в спину. Человек, которому я одолжил приличную сумму, решил, что дешевле будет нанять убийцу, нежели возвращать долг. Этот опыт надолго вошел в мое сознание, и впредь я старался не одалживать денег больше никому.

Каждая новая жизнь рождала новые страдания, не принося никакого облегчения. Сознание металось в поисках выхода из этой мышеловки и находило его в ненависти и разрушении. Много крови и много боли. Но ни кровь, ни боль так и не смогли заглушить потерю свободы, несчастье пропитало всю мою жизнь. Убивая себе подобных, я старался выместить личную злобу на ни в чем не повинных людях. И за это приходила кармическая расплата. Рождения становились все менее удачными, а возможности — все более скромными.

Так длилось до 1700 года, когда возникла мысль о религии как о пути в поисках истины и освобождения. Трехсот лет хватило, чтобы понять, что толком истины никто не знает, а слепая вера освобождения не приносит. Я принял решение отказаться от поисков готового знания и начать исследование этого вопроса самостоятельно. Так я оградил себя от всяких «голосов свыше» и земных учителей тоже, встав на путь прагматичного материализма.

«Бытие определяет сознание»! Под этим лозунгом я и вступил в XX век. Рождения мои стали происходить в безбожной России. Стараясь разобраться «по-человечески» в вопросах бытия, я еще больше погружался в непонимание человеческой природы, хотя вселенские вопросы наша передовая наука как-то объясняла. Психологи придумали много «правильных теорий» об устройстве психики, но дальше инстинктов продвинуться не смогли и обозвали всю оставшуюся область подсознанием. Определили, что инстинкты и поведение человека реактивны по своей сути, а то, что не вписывается в логику реактивного поведения, есть подсознательные реакции, контролировать которые невозможно.

Таким образом, психология свелась к силовой методике преодоления отклонений от нормы. Тяжелые их формы лечились лоботомией, электрическим и инсулиновым шоком, а легкие — седативными препаратами. Перспектива вырисовывалась безрадостной — опять толком никаких ответов. Правда, некоторые таблетки давали интересные видения, отличные от привычного восприятия мира, и это обнадеживало, давало перспективу какого-то прорыва из этой реальности. Однако состояния сознания, измененные химическими веществами, были неконтролируемыми. И говорить о каком-то устойчивом опыте не приходилось. Не было четкой направленности и предсказуемости в таких улетах. Блаженство быстро проходит, а ответов не становится больше.