Так она отдыхала. Через час или два она смогла поэкспериментировать с передвижением, с трудом выбираясь из гроба и вставая на ноги, опираясь на стены и мебель, пока не научилась доверять костям и мышцам. Сначала это было тяжело - она чувствовала себя придавленной мертвым грузом, ее тошнило и одновременно кружилась голова. Но к ней вернулись сила и уверенность в себе, и неприятные последствия постепенно исчезли. Она не пила много жидкости и вскоре обнаружила, что может есть. Она побродила по небольшому отсеку корабля, пытаясь сориентироваться. Час за часом все больше и больше людей бодрствовали и были подвижны. Все, казалось, были согласны с одним и тем же предположением: что они находятся на борту корабля, который преодолел семьдесят световых лет пространства за сто сорок лет.
Гома могла достаточно хорошо удерживать эти факты в своей голове, но принимать их как глубокие, интуитивные истины было совсем другим делом. Она чувствовала себя измученной прогулкой, физически истощенной, каждая клеточка ее тела была в синяках, но это было совсем не то же самое, что чувствовать себя на четырнадцать десятилетий старше.
Она продолжала смотреть на свою руку, изучая знакомую анатомию запястья, поры кожи, тонкие темные волоски, строение костей и сухожилий под плотью. Ничего не изменилось - ничто не казалось старше. Она ущипнула себя за кожу на животе, но та тоже казалась чудесным образом безразличной к происходящему. Пятна, родинки, шрамы - все было на месте. В зеркале она выглядела не совсем собой - был ослаблен мышечный тонус, взгляд был затуманен, - но все это было нормальным следствием спячки. Действительно, негативные последствия были связаны с переходом от полной неподвижности при спячке к полному движению, а не с четырнадцатью десятилетиями самого застоя.
Ру перенесли из его транспортируемого саркофага в специальную медицинскую каюту - одну из двух на корабле - и положили на обычную кровать под ряд обычных медицинских инструментов. В него входили и выходили линии разного цвета и толщины, по которым кровь, моча, физиологический раствор и лекарства подавались в разные аппараты и из них. На лбу у него было надето устройство, похожее на корону, поддерживающее медикаментозную кому и одновременно проводящее своего рода циклическое нейронное сканирование - снимки его мозга мерцали разными цветами на дисплее над изголовьем кровати. Это было трудное время для доктора Нхамеджо и его сотрудников, поскольку им все еще нужно было вывести из спячки дюжину или более спящих. Но им удалось найти время, чтобы все выглядело так, как будто Ру был их главной заботой.
Гома хотела быть рядом с ним. Но доктор Нхамеджо заверил ее, что у него нет никаких шансов проснуться раньше намеченного срока; что все происходит в соответствии с установленными и упорядоченными временными рамками. - Эти префронтальные области, - сказал он, указывая на часть снимка, - все еще воспалены и должны быть взяты под контроль. Он также страдает микроприступами - разновидностью височной эпилепсии. Ничто из этого не является беспрецедентным в делах СНКТ, и все это требует тщательного управления. Но, прежде всего, с этим нельзя торопиться, иначе мы оставим Ру с большими нарушениями, чем когда он присоединился к нам.
Было тяжело смотреть, как он лежит там, такой беспомощный и явно страдающий. Время от времени он вздрагивал, иногда настолько сильно, что трудно было не думать, что он во власти ночных кошмаров или испытывает боль. Но Нхамеджо заверил Гому, что никакой сознательной деятельности не было и что Ру ничего не вспомнит об этом времени.
Гома держала его за руку, пыталась успокоить, когда начался приступ. Она прошептала Ру слова благодарности и запечатлела поцелуй на ее горячем от лихорадки лбу.
- Вернись, любовь моя. Ты мне нужен.
Однако в данный момент ничего не оставалось, как ждать.
- Возможно, - сказала Гандхари, - пара вещей, которые отвлекут тебя от Ру - это поможет?
- Возможно.
- По правде говоря, я даже не знаю, с чего начать. Мы уже так многому научились, и все же все, что нам удалось сделать, - это заменить каждый вопрос еще двумя. И все же я должна с чего-то начать.
Они были в капитанской каюте, только вдвоем. С тех пор, как Гома была здесь в последний раз, мало что изменилось. Картина на стене теперь была другой - возможно, Васин сама заменила ее, или же комната сделала выбор, основываясь на своем собственном алгоритме перебора. Это была странная, мрачная картина, изображавшая бледную обнаженную женщину в объятиях иссохшего скелета. По одну сторону от спаривания плавали похожие на сперматозоиды формы, по другую - инопланетяне с луковичными головами.
Гоме было трудно сопоставить этот образ - или, если уж на то пошло, разрушительный пейзаж, который ему предшествовал, - со спокойной, собранной, сердечной женщиной, которая жила в этой комнате.
- Кто же разбудил вас саму? - спросила Гома, вспомнив доброту другой женщины.
- Никто. Но кто-то из нас должен был быть первым, и с таким же успехом это могла быть я.
- Это не могло быть приятным.