Пробуждение Посейдона

Он вошел в прохладу лифта, который поднял его по лестнице на выставочный уровень. Он задержался на несколько мгновений в вестибюле с окнами, наслаждаясь видом Лиссабона с этой возвышенной точки обзора. Нигде в самом городе не было ничего, что могло бы сравниться с этим, и, пробираясь по лабиринту улиц и площадей вокруг своего пансиона, он почувствовал, как медленно разворачиваются старые пространственные воспоминания. С момента его последнего визита прошло много лет, но Лиссабон был подобен морю. Он мог меняться и еще раз меняться, но в своей вечной изменчивости город никогда не был бы ему совсем незнакомым.

Кану пересек вестибюль и вошел в помещение для проведения мероприятий. Несмотря на то, что на выставке был аншлаг, организаторы сохранили количество посетителей на приемлемом уровне. Ретроспектива была разделена на три основных раздела: живопись, скульптура, декоративные изделия и общественные работы. Внутри каждого раздела фрагменты были расположены в приблизительном порядке завершения.

Кану колебался, с чего начать. У него не было реального представления о том, как эти работы вписываются в более масштабное повествование о жизни Санди - была ли она скульптором до того, как стать художником, декоратором до того, как стать скульптором. С некоторым трепетом он достал брошюру из своей сумки. К сожалению, она мало помогла в данном вопросе - похоже, ее написали с молчаливым предположением о знаниях, которых он еще не приобрел. Даже план этажа, казалось, был нарисован намеренно нелогичным образом, так что ему приходилось держать его вверх ногами, чтобы сориентироваться относительно точки входа. Кану наблюдал за другими посетителями, которые прогуливались с видом культурной уверенности в себе, небрежно указывая друг другу на то и это, как будто вехи карьеры Санди были слишком очевидны, чтобы их упоминать.

Неважно. Он должен был с чего-то начать.

Рядом со входом, сохранившийся на постаменте, находился участок стены, который был вырезан и вывезен из Непросматриваемой зоны на Луне. В нем содержался фрагмент психоактивного граффити, сделанного Санди в 2163 году или около того. Кану подошел поближе и попытался вникнуть в смысл этого отрывка. Он уставился на мазок противоречивых цветов, едва осмеливаясь показать хоть какое-то подтверждение своего присутствия. Согласно сопроводительному тексту, "краска" на самом деле была своего рода лицензированной нанотехнологией, оснащенной невидимыми устройствами для отслеживания внимания. Те части, на которые "смотрели" наиболее пристально, сопротивлялись бы перекрашиванию другими руками. Области искусства, которые были обделены вниманием, могли подвергаться изменениям. Кану мог свободно водить пальцем по поверхности изделия, меняя цвет и текстуру, но инсталляция всегда перезагружалась по часам, возвращаясь к форме, которую она принимала, когда в последний раз была на Луне.

Он перешел к набору обожженной глиняной посуды, покрытой глазурью, имитирующей серые и коричневые тона лунной поверхности. По мнению Кану, не было ничего, что могло бы связать эти фрагменты с граффити, но он предположил, что тут свою домашнюю работу выполнили лучшие знатоки, чем он.

Глиняная посуда не могла привлечь его внимания - в конечном счете, это было просто множество горшков и ваз. Он подошел к вертикальному стеклянному цилиндру, в котором находился реалистично выглядящий манекен человеческой фигуры, сидящий в роскошно обставленном кресле. Семейное сходство было неизбежным. Однако сегодня была не Санди, а скорее ее бабушка, грозная Юнис Экинья. Согласно аннотации, Санди потратила много времени на программирование конструкта, "отдающего дань уважения" настоящей исследовательнице космоса.

Кану не мог сказать, был ли это настоящий конструкт или просто хорошая копия.

Внезапное чувство бесцельности охватило его. Что он здесь делал, проявляя интерес к искусству? Искусство никогда раньше не разговаривало с ним каким-либо осмысленным образом, так что же он надеялся извлечь из этого опыта? Было абсурдно чувствовать, что он чем-то обязан своему умершему предку. Санди давно не было - ей было все равно, оценит он ее работу или нет. Водяной в художественной галерее, подумал он про себя, рыба, вытащенная из воды, во всем, кроме специфики.