«Дуу-да, дуу-да», — горестно напевал Анджелино в своём лесном укрытии. Мулы щипали травку на поляне, и мягкий звон их колокольцев сегодня не утешал его. Он смотрел на ангела внизу. Анджелино знал об ангелах, мать рассказывала ему о них, как они лишились крыльев и упали.
Водитель серой машины упорно следовал за Донной от Урбино до поворота к вилле «Роза», там он остановился за рощей и стал дожидаться, пока не проедет возвращающееся такси. Второй человек, сидевший в машине, глядел на расстилающуюся перед ними живую картину: девушка (объект, модель художника, жертва), идущая по залитой солнцем долине навстречу своей неведомой судьбе, а вокруг колючая стерня сжатых полей. Ему подумалось, что это похоже на метафорическую средневековую фреску или иллюстрацию к Часослову. «„Вера в Действенность Человеческих Усилий", — пробормотал он, потом поправился: — Или, может, „Наказание за Пренебрежение Историей”». Всё заливал яркий и в то же время как бы подводный свет лунного затмения; такой свет исходит от ангелов, несущих видения Апокалипсиса.
Он не стал делиться этой мыслью с сероглазым водителем, серым существом, который не понял бы его. Вместо этого он мысленно обратился к незримому художнику, Творцу этого шедевра: «Откуда этот апокалипсический свет, Боже?» И сам ответил на вопрос: «От
Такой большой кусок жизни он прожил, оглядываясь назад, что теперь казался себе одним из дантовских волшебников,[130] странно скрученный так, что лбом был повёрнут к спине, и должен был двигаться, пятясь задом, лишённый возможности видеть прямо. Когда он утром спросил звонивших, а что, если кто-нибудь увидит его там, в Сан-Рокко, они засмеялись и ответили: «Много людей, если хочешь, можем назвать, с готовностью поклянутся, что видели тебя в это время на исповеди или в больнице, в частной лечебнице — в любом другом, нежели Сан-Рокко, подходящем святом или почтенном месте».
«Я здесь только как свидетель, — говорил он себе. — И может, моё присутствие предотвратит худшее».
Водитель с глазами цвета шифера отпустил сцепление, и машина беззвучно скользнула вниз с холма и покатила к Сан-Рокко.
Донна осторожно опустила сначала одну, потом другую ногу, и под подошвами захрустели осколки стекла, усеивавшие пол подвала. Она остановилась в ярком квадрате света, падавшего сверху в откинутую крышку люка, неуверенная, как актриса, которая пропустила репетиции и ожидает подсказки суфлёра.
В подвале стояла вонь от дыма, подгоревших сковородок и гниющих продуктов. Донна не решалась шагнуть из пятна спасительного солнечного света в эту смрадную тень и, шаря лучом фонарика по царившему в подвале хаосу, видела разбитые банки и бутылки, их растёкшееся содержимое, стены, оклеенные газетами, — рваными, за многие годы потемневшими от жирного чада печки. Морщась от отвращения, она стала пробираться вперёд среди этого кошмара, обходя упавшие полки. Слыша сонное жужжание мух, облепивших куски маринованной рыбы, она переступила через валявшуюся на боку корзину, из которой вывалились поношенная одежда и непарная обувь. Носком туфли она ткнула эту кучу и увидела маленькую кожаную перчатку с изящными вышитыми цветами. Наклонилась, чтобы поднять её, и обнаружила внутри горсть пуль и пожелтевших зубов и тут же с содроганием отбросила.