Пробуждение силы. Уроки Грузии – для будущего Украины

Первые чистки большевиков были проведены именно в Грузии. Сталин называл грузинских коммунистов национал-уклонистами. Такое отношение у него сохранилось навсегда. Под конец жизни Сталин хотел избавиться от Берии и создал «мегрельское дело». Мегрелов хватали по всему Советскому Союзу. Это была внутригрузинская этническая разборка в масштабах всего СССР. Многие мегрелы были расстреляны или посажены. Его отношение к мегрелам хорошо иллюстрирует такой факт: мой учитель, хорошо знавший Сталина, рассказывал, что тот очень не хотел, чтобы в фильме «Падение Берлина» его играл мегрельский актер, и просил первого секретаря грузинской компартии, чтобы нашли кого-то из Восточной Грузии.

В советской Грузии к Сталину было двоякое отношение. С одной стороны, конечно, грузинское происхождение Сталина было предметом гордости. Мы, мол, «родина Сталина». С другой стороны, та часть Грузии, которая очень сильно пострадала, надолго это запомнила. Со временем становилось все яснее, что гордиться тут особо нечем.

В Гори я убрал памятник Сталину. Это считалось абсолютным табу, но мы убрали безо всяких проблем.

Мы создали музей оккупации в Тбилиси и собирались переделать музей Сталина, даже подготовили план, но не успели осуществить его из-за выборов. Там были настолько анекдотичные экскурсоводы, что их самих нужно было показывать туристам, которые хотели бы понять, как все было в Советском Союзе.

[▪]

Мама очень настойчиво хотела, чтобы я получил хорошее образование. Поэтому с четырех лет я учил английский с частным учителем, с девяти – французский, с четырнадцати – испанский. В СССР эти языки не имели никакого употребления, я мог прожить всю жизнь, не встретив ни одного француза, испанца или американца и не побывав за границей.

В возрасте четырех лет, когда меня повели на английский

Огромную роль в моей жизни сыграла моя учительница французского Мара Чавчавадзе. Она была из среднеазиатского княжеского рода, ее девичья фамилия была Касымбек. С раннего детства она воспитывалась при дворе императора Николая II, её мама была фрейлиной последней императрицы. Она рассказывала мне истории из жизни царского двора. После революции ее семья бежала в Финляндию, потом перебралась во Францию, где Мара вышла замуж за грузинского генерала Чавчавадзе. Она была в дружеских отношениях с Жаном-Полем Сартром и Симоной де Бовуар. Как-то в середине 1960-х на переговорах де Голля с Брежневым сложилась интересная ситуация: переводчиками и с французской, и с советской стороны были ее сыновья.

Мара вернулась в Советский Союз, откликнувшись на очередную кампанию за возвращение эмигрантов. Ее сослали в Казахстан. Оттуда она перебралась на дальнюю окраину Тбилиси. Она зарабатывала на жизнь частными уроками. Ее двухкомнатная квартира в хрущевке была островком свободы. К ней приезжали Высоцкий, Солоухин, нобелевский лауреат Клод Симон. У нее была много французских книг, французских фильмов. Мне было 11–12 лет, а ей – почти 80, но мы стали близкими друзьями. Она умерла в 1988 году, в возрасте восьмидесяти семи лет. Смерть застала ее за переводом экзистенциалистского трактата ее старого знакомого Жана-Поля Сартра. Мара была очень живой, страстной, с потрясающим чувством юмора. Она абсолютно не вписывалась в советскую систему.

Английскому языку меня учил Гела Чарквиани. Его отец, Кандид Чарквиани, был первым секретарем ЦК компартии Грузии во времена Сталина и Берии. Гела рассказывал, что у них на балконе всегда хранилось особое красное вино, которое отец каждую неделю поездом посылал Сталину – несмотря ни на что, тот очень любил грузинское вино и грузинскую кухню.

Гела часто бывал на даче у Сталина. Тот запомнился ему как человек маниакальный и злой. В присутствии Сталина все всегда себя чувствовали очень плохо. Он был непредсказуем и опасен. Тот же Берия, по словам Гелы, был циником, но в отличие от Сталина у него было хорошее чувство юмора, он был абсолютно уравновешенным человеком.

Гела был главным либералом в Грузии времен застоя. Он писал рок-оперы, у него всегда были американские журналы. У него было очень модно брать уроки. На этих уроках мы чувствовали себя абсолютно свободными. Его сын Ираклий, который, пока мы занимались, часто бренчал в той же комнате на гитаре, был главным символом грузинского поколения восьмидесятых-девяностых. Ираклий был, можно сказать, грузинским Вакарчуком. Он умер от наркотиков в 2006-м.

Мое воспитание было необычным для Советского Союза. Мара и Гела оказали на меня огромное влияние. Мне очень повезло с этими воспитателями.

Гела Чарквиани и Гиули Аласаниа