Когда настала очередь Сэмми лежать под одеялом вместе с Винни-Пухом, он стал довольно возбужденным и несколько раз убегал в мамины объятия, прежде чем смог принять этот последний вызов. Он храбро забрался под одеяло вместе с Винни-Пухом, а я мягко придерживал одеяло. Я видел, как его глаза расширились от страха, но всего лишь на мгновение. Затем он схватил Винни-Пуха, сбросил одеяло и бросился в мамины объятия. Всхлипывая и дрожа, он вскрикивал: «Мамочка, уведи меня отсюда. Мамочка, сними это с меня». Его пораженный отец сказал, что это были те же слова, которые Сэмми выкрикивал, будучи привязанным к «папуасу» в больнице. Он ясно помнил это, так как был тогда весьма удивлен таким прямым и четким требованием, произнесенным его сыном, которому было всего два с небольшим года.
Мы еще несколько раз прошли через это избавление. Каждый раз Сэмми проявлял все больше силы и больше триумфа. Вместо того, чтобы в страхе бежать к своей маме, он восторженно прыгал вверх и вниз. С каждым новым успешным избавлением, мы все хлопали в ладоши и танцевали вместе, восклицая: «Ура Сэмми, ура, ура, Сэмми спас Винни-Пуха!» Сэмми, мальчик двух с половиной лет, справился с переживанием, которое подорвало его силы несколько месяцев назад.
Что могло произойти, если бы мы не произвели этой интервенции? Стал бы Сэмми более тревожным, гиперактивным и контролирующим? Могла ли травма иметь своим результатом ограниченное и менее адаптивное поведение впоследствии? Мог ли он начать вновь проигрывать это событие десятилетия спустя, или в нем развились бы необъяснимые симптомы (например, боли в животе, мигрени, приступы тревожности), возникшие по непонятным причинам? Несомненно, все эти сценарии возможно — и в равной степени невозможно — обнаружить. Мы не можем знать, как и когда травматическое переживание ребенка вторгнется в его или ее жизнь в новой форме, и произойдет ли это вообще когда-нибудь. Однако, мы можем помочь защитить своих детей от этих возможных последствий, предотвратив их. Мы также можем помочь им развиться в более уверенных в себе и непосредственных взрослых людей.
Важно принимать во внимание разницу между травматической игрой, травматическим проигрыванием и переработкой травмы, которую мы наблюдали в случае с Сэмми. Травмированные взрослые часто приводят в действие то событие, которое некоторым образом представляет, хотя бы для их бессознательного, исходную травму. Подобным образом и дети воссоздают травматические события в своей игре. И хотя они могут не осознавать того смысла, которое стоит за их поведением, они испытывают глубокое побуждение со стороны чувств, связанных с исходной травмой, к их воспроизведению. Даже если они отказываются говорить о травме, травматическая игра — это один из способов, с помощью которого ребенок рассказывает нам свою историю о событии.
В своей книге