Пробужденные фурии

Прицел снова дрожит. Мои глаза опускаются к оборудованию на полу. Матово-серые ударостойкие корпусы, блестящие черные диски, при активации подскочат инфополя. Логотип на каждом модуле начертан знакомыми идеографическими символами, хотя сейчас я не могу читать ни язык Дома Хань, ни земной китайский. «Ценг Психографикс». Это название я встречал на разных полях сражений и в палатах психохирургического восстановления, и название новое. Новая звезда в разреженном созвездии военных брендов – бренд, продукты которого может себе позволить только очень обеспеченная организация.

Что у тебя там?

Электромаг «Калашников». Одолжил один из парней, дальше по коридору.

Интересно, у кого он его спер.

А кто сказал, что он его спер?

Я. Это же пираты.

Вдруг мою ладонь заполняет округлая пышная форма рукоятки «Калашникова», Он поблескивает в тусклом свете коридора, так и просит, чтобы спустили курок.

Семьсот долларов ООН минимум. Никакой наркопират не будет тратить такие деньги на бесшумку.

Я с трудом делаю еще пару шагов вперед, когда в меня просачивается отвратительное ощущение, что я не смог сопоставить факты и сделать выводы. Я словно всасываю вязкую жижу в коридоре ногами и заполненными ботинками и знаю, что, когда заполнюсь, резко остановлюсь и не смогу сделать ни шага.

А потом распухну и взорвусь, как сжатый курдюк с кровью.

Снова сюда придешь – и я тебя сожму так, что ты треснешь на хрен.

Я чувствую, как мои глаза округляются от изумления. Я снова вглядываюсь в снайперский прицел – и в этот раз там не женщина с железом, не каюта на борту «Колосажателя».

Там кухня.

И моя мать.

Она стоит одной ногой в тазу с мыльной водой и наклоняется, чтобы промокнуть икру пузырем дешевой, выращенной на ферме гигиенической губки. На ней юбка сборщика водорослей с разрезом на боку, закрывающая ноги на треть, и она голая по пояс, и молодая – моложе, чем я обычно ее вспоминаю. Ее груди свисают, длинные и гладкие, как фрукты, и мой рот ноет от остаточных воспоминаний об их вкусе. Тогда она искоса смотрит на меня и улыбается.

И тут другую дверь – которая, как мимолетно подсказывает память, ведет на верфь, – выбивает он. Выбивает и бьет мать, как какая-то стихийная сила.

Сука, хитрожопая сука.