Прочерк

* * *

Нам слово гибель, узкое и злое,

Привычней слов: письмо, береза, дом.
Оно свое, оно как хлеб родное —
Ведь запросто мы с гибелью живем.
Надеешься еще? Оставь, не лги.
Возлюбленный погиб, Париж погиб.

1940

* * *

И теми глазами,

Которые видели море, Сенат и тебя, —
Устало слежу за горами, песками, орлами,
За розовыми, пышно взбитыми облаками.

Чужбина.

Ну что ж, поживем, ничего не любя.

3 ноября 1941

Эшелон Казань — Ташкент

* * *

…А те, кого я так любила,

Кем молодость моя цвела, —
Всех деловитая могила
По очереди прибрала.
Я к ним хочу, к моим убитым.
Их голоса во мне звучат.
На пустырях тайком зарытым
Рукой бесстрастной палача.
И к ним, в боях под Ленинградом
Наш грех искавшим искупить.
Я к ним хочу. Я с ними рядом
Достойна голову сложить.

6—7 февраля 1942 Ташкент

БЕССМЕРТИЕ

М.

1
И снова карточка твоя
Колдует на столе.
Как долго дружен ты со мной,
Ты, отданный земле.

Уж сколько раз звала я смерть

В холодное жилье.
Но мне мешает умереть
Бессмертие твое.
2
Ты нищих шлешь, но и они немеют.
Молчат под окнами, молчанием казня.
И о тебе мне рассказать не смеют,
И молча хлеба просят у меня.
3
Но пока я туда не войду,
Я покоя нигде не найду.

А когда я войду туда —

Вся из камня войду, изо льда, —

Твой фонарик, тот, заводной,

Ключик твой от двери входной,

Тень от тени твоей, луч луча —

Под кровавой пятой сургуча.

Июнь 1943

В ТИФУ

«И твердые ласточки круглых бровей…»

Не надо. Не надо. Не надо.
«Сказать, что они отлежались в своей…»
Какая от слез прохлада!
Какая отрада — сквозь лютый зной
Схватиться за слово поэта,
Чтоб строки на север вели за собой
К могиле, затерянной где-то.

1942–1943