Прочитанные следы

О своей прошлой жизни Кирилл Егорович говорить не любил. Как-то обронил несколько слов о том, что сын его — с сорок первого в саперах и что почти два года от сына вестей не имеет. Людей старик не сторонился, но и не особенно искал знакомств и почти все время проводил в обществе своего глухонемого внука — Василия, низкорослого, худенького паренька пятнадцати лет. С внуком старик часто уходил по хозяйским делам в лес, с внуком он был неразлучен и дома. И дед и внук никогда не сидели без дела. Они искусно плели корзины, чинили обувь, латали одежду. Одним словом, были мастерами на все руки. От работы у них отбою не было. Люди поизносились, месяцы скитаний не прошли даром, и жители несли свои вещи, требующие ремонта, в избу Будника, который работал быстро, умело, безотказно.

Случалось, что какому-нибудь словоохотливому соседу, инвалиду Отечественной войны, или глуховатому семидесятилетнему старику удавалось расшевелить Будника. Ожидая, пока он прибьет оторвавшуюся подметку или поставит на сапоге заплатку, сосед, устроившись поудобнее возле сапожного верстака, вел разговор о жизни, о войне. Кирилл Егорович, постукивая молотком, со вздохом вспоминал дела колхозные, клял на чем свет стоит фашистов и всегда добавлял, что здесь, в Черенцах, он — жилец временный, а всеми помыслами он у себя, в пока еще не освобожденной Чурсановке. Сосед сочувственно кивал и желал Буднику поскорее добраться до этой самой Чурсановки — такой маленькой и неприметной, что о ее существовании он раньше и не слыхал.

В общем, жил Кирилл Будник тихо и неприметно. Большой, грузный, с обвислыми щеками на морщинистом лице, с пытливым взглядом серых, почти водянистых глаз из-под опущенных седых бровей, с неизменной трубкой в углу скошенного рта, внешне он выглядел суровым и нелюдимым. Годы согнули его широкую, еще крепкую фигуру, но в больших руках с толстыми подагрическими пальцами сохранилась сила, ноги ступали твердо, уверенно, и выглядел он даже моложе своих шестидесяти лет.

Изба, в которой жил Будник со своим глухонемым внуком, стояла на краю села. Сразу за ней начинался лес. Когда-то здесь, в этой избе, жила, видимо, большая и дружная семья. Война разбросала ее в разные стороны: кто ушел на фронт, кто погиб на дорогах отступления под бомбами и пулями фашистских самолетов, кто осел где-то в других, далеких отсюда местах. В избе, на стенах, остались семейные фотографии в рамках. Будник не раз останавливался возле них и, дымя трубкой, пристально рассматривал снимки двух молодых парней в красноармейской форме, старика и старухи с тремя маленькими детьми, большой портрет девушки с веселым, чуть насмешливым взглядом. Фашисты не уничтожили фотографии, только в некоторых местах проткнули их штыками.

Рядом, в золотистого цвета рамке, под стеклом, висела грамота, выданная в 1940 году колхознику Петру Ивановичу Антипину за отличную организацию работы в сельской избе-лаборатории. Петр Антипин уже давно ушел из дому, в самом начале войны; его домашние, эвакуируясь, забыли или не успели снять эту грамоту. Так она и осталась висеть как напоминание о том, что здесь жил мирной жизнью и трудился простой колхозник Антипин, любивший родную землю и выращивавший на ней богатые урожаи.

Где теперь находится Петр Антипин — Будник не знал. Да это его, собственно, мало интересовало. Свои дела и свои заботы были у старика. Поглядев на грамоту, он обычно еле заметно пожимал плечами и отходил в сторону. Несмотря на свою внешнюю суровость и нелюдимость, Будник всегда приветливо встречал всех, кто заходил в его невзрачную, темную избу. В особенности радушно встречал он солдат из расположенных невдалеке или проходивших мимо частей, если им случалось остановиться на короткий отдых. Будник никому не отказывал ни в кружке воды, ни в горстке махорки, ни в починке обуви. Делал все это он правда, молча, на вопросы отвечал односложно, будто нехотя, но молчание старика никого не смущало и не удивляло.

Из дома Кирилл Егорович отлучался редко, только когда ему требовалось собрать хворосту, шишек или поискать каких-нибудь лекарственных трав. Эти травки он настаивал в баночках и бутылочках и поил настойкой внука, надеясь, что она поможет вылечить мальчика от хвори и слабости. Уходя в лес, старик очень скоро возвращался обратно. Обычно же целыми днями то сапожничал вместе с внуком, то варил какую-нибудь похлебку, а то просто сидел на пороге хаты, дымя трубкой, и безмолвно глядел куда-то вдаль.