Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

<…> пылают угли. Вечер. Скука.
<…>
В камине ласковый, ручной,
Огонь стоит на задних лапах
и от тепла шершавый запах
увядшей мебели слышней
в старинной комнатке моей.
Горячей кочергою ямки
в шипящей выжигать стене,
играть с самим собою в дамки,
читать, писать, – что делать мне?

Обнаружить эту двойную аллюзию, соединяющую Пушкина с Китсом, помог «Комментарий» Набокова к ЕО, в котором писатель к строфе XLIII Гл. 4 для сравнения приводит именно «Fancy» Китса[47].

Важная для Набокова тема сопоставления Англии и России – родины и чужбины – развивается в УП в строфах с 36-й по 43-ю, в которых обыгрываются строфы XLVII–L Гл. 1 ЕО с их темой родины, свободы и с круговым движением от России к Италии, Африке и снова России («Ночное небо над Невою» – «Адриатические волны, / О Брента!» – «И средь полуденных зыбей / Под небом Африки моей / Вздыхать о сумрачной России»). Опорой Набокову служит мотив прогулки на лодке по реке. У Пушкина следует переход от Невы и Петербурга к Бренте и Венеции, Набоков же движется в обратном направлении: речка Кем вначале «вьется / с венецианскою ленцой» (38), затем превращается в русскую реку (43); условной «младой венецианке» Пушкина в «таинственной гондоле» у Набокова вновь зеркально соответствует некая определенная русская возлюбленная, с которой герой когда-то летом также плыл в лодке. В центре этого ряда аллюзий находится 42-я строфа, в которой Набоков перефразировал сразу две строфы ЕО (параллели отмечены курсивом).

а) Гл. 1, строфа ХLVIII:

Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…

б) Гл. 3, строфа XXXII:

<…> Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший будит селянина.

УП (42):

<…> Вдалеке невнятно
пропел на пастбище рожок.
<…>
В тумане звук неизъяснимый
все ближе, и, плеснув слегка,
тень лодки проходила мимо <…>[48]

Как можно видеть, некоторые пушкинские детали в УП заимствуются практически без изменений, однако они включаются Набоковым в контекст с иным, порой противоположным значением, что в приведенном фрагменте оправдывается личными биографическими мотивами: изгнанничеством и постулируемой, а не желаемой, свободой героя УП – alter ego автора-эмигранта. Отметим еще несколько переиначенных заимствований из пушкинского романа, которые, очевидно, были рассчитаны на мгновенное узнавание:

а) Гл. 1, строфа XV:

Бывало, он еще в постеле <…>

УП (8):

Я по утрам, вскочив с постели <…>

б) Гл. 1, строфа XXX:

Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд <…>

УП (строфа 59-я, отступление в описании бала, как и в ЕО):

Мне мил фокстрот, простой и нежный…
Иной мыслитель неизбежно
Симптомы века в нем найдет, —
Разврат под музыку бедлама <…>

в) Гл. 1, строфа XXXIV:

Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь <…>

УП (58):

Прикосновеньем не волнуем,
Я к ней прильнул, и вот танцуем <…>

г) Гл. 4, строфа XLVI:

Аи любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен другу <…>

УП (51, обед с «приятелем» Джонсоном):

Когда же, мигом разыграв
Бутылку дружеского Грав,
За обольстительное Асти
Мы деловито принялись, —
О пустоте сердечной страсти
Пустые толки начались
(курсив Набокова, подражающий пушкинскому тексту).

В 48-й строфе УП, где аллюзию на сон Татьяны выдает интонация с анафорой, герой спасается бегством от университетского штрафа и выговора.

ЕО, Гл. 5, строфа XIV:

Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой <…>