IИ в сотый раз я повторю: глухая,унылая, квадратная тюрьма!..Так, муза, так. Ты чувствуешь сама:у нас, у нас, в гербах благоухая,живут степей несмятые цветы,у нас – сквозит в железных наших латахночь белая… Так чувствуешь и ты,когда из края лет моих крылатыхпорой ползут стихи – издалека, —гугнивые и склизкие слегка,и полные неблагостного гула.IIВ них скука есть мещанского разгула.Бьет по глазам Пегаса – конокрад…Ужель моей отчизне надоелиплащи и розы, Делия, дуэли,и в Болдине священный листопад?Одной октавой, низкой и певучей,одним живым заветом дорожу.Мне чужд соблазн развенчанных созвучий,я к модному не склонен мятежу.Такую вот люблю цезуру – зная,что стих тогда – как плитка костяная:налево два, направо три очка.<…>XIVМне снится снег на сизой шубке, снитсямне влажный смех слегка раскосых глаз.Сон, милый сон, морозный и веселый;я иногда не доезжал до школы,на полпути слезал – и в должный часпроходишь ты по Серг[и]евской белойи я к тебе чрез улицу иду.Ах, – наше счастье зябкое сиделона всех скамьях в Таврическом саду.Сиял мороз. Когда ты целовала[,]мне жаркой мутью душу обдавало,а после – снег сиял еще синей.XVНемало грез я перегрезил с ней,с той девочкой в пушистой шубке сизой.Я школу пропускал и впопыхахлюбили мы – и в утренних стихахя звал ее Лаурой, Монна-Лизой [sic].И где она? В серебряном садувсе так же спит на черных ветках иней,гремят коньки по матовому льдуи небо веет тишиною синей.Но где ж она? Не знаю, не пойму.В последний раз, – в бушующем Крыму —из хутора Полтавского – открытка…XVIЕще душа не дочитала свиткаэпических скитаний по чужимкраям, еще поют на перепутьяхколдуньи в соблазнительных лохмотьях[62] —но конь летит и всадник недвижим.Еще встает из грота потайногообезумелый великан тоски,чтоб сгорбиться и притаиться снова —по мановенью рыцарской руки.Да, рыцари… Вот щит, простой, железный,вот подвиг наш – быть может, бесполезный,но благостный, но светлый, но живой…XVIIВернемся мы! Над вольною Невойкакие будут царственные встречи!Какой спокойный и счастливый смех, —и отличаться будем мы от всехблагоуханной медленностью речи, —да, – некою старинной простотойречей, одежд и сдержанных движений,затем, что шли мы строгою стопой,в самих себе не зная поражений,затем, что мы – в пыли чужих дорог,все помнили, – затем, что с нами Бог…[63]
Продолжение следует
Неизвестные стихи Набокова под маркой «Василій Шишковъ»