<…> пылают угли. Вечер. Скука.<…>В камине ласковый, ручной,Огонь стоит на задних лапахи от тепла шершавый запахувядшей мебели слышнейв старинной комнатке моей.Горячей кочергою ямкив шипящей выжигать стене,играть с самим собою в дамки,читать, писать, – что делать мне?Обнаружить эту двойную аллюзию, соединяющую Пушкина с Китсом, помог «Комментарий» Набокова к ЕО, в котором писатель к строфе XLIII Гл. 4 для сравнения приводит именно «Fancy» Китса[47].
Важная для Набокова тема сопоставления Англии и России – родины и чужбины – развивается в УП в строфах с 36-й по 43-ю, в которых обыгрываются строфы XLVII–L Гл. 1 ЕО с их темой родины, свободы и с круговым движением от России к Италии, Африке и снова России («Ночное небо над Невою» – «Адриатические волны, / О Брента!» – «И средь полуденных зыбей / Под небом Африки моей / Вздыхать о сумрачной России»). Опорой Набокову служит мотив прогулки на лодке по реке. У Пушкина следует переход от Невы и Петербурга к Бренте и Венеции, Набоков же движется в обратном направлении: речка Кем вначале «вьется / с венецианскою ленцой» (38), затем превращается в русскую реку (43); условной «младой венецианке» Пушкина в «таинственной гондоле» у Набокова вновь зеркально соответствует некая определенная русская возлюбленная, с которой герой когда-то летом также плыл в лодке. В центре этого ряда аллюзий находится 42-я строфа, в которой Набоков перефразировал сразу две строфы ЕО (параллели отмечены курсивом).
а) Гл. 1, строфа ХLVIII:
Лишь лодка, веслами махая,Плыла по дремлющей реке:И нас пленяли вдалекеРожок и песня удалая…б) Гл. 3, строфа XXXII:
<…> Там долинаСквозь пар яснеет. Там потокЗасеребрился; там рожокПастуший будит селянина.УП (42):
<…> Вдалеке невнятнопропел на пастбище рожок.<…>В тумане звук неизъяснимыйвсе ближе, и, плеснув слегка,тень лодки проходила мимо <…>[48]Как можно видеть, некоторые пушкинские детали в УП заимствуются практически без изменений, однако они включаются Набоковым в контекст с иным, порой противоположным значением, что в приведенном фрагменте оправдывается личными биографическими мотивами: изгнанничеством и постулируемой, а не желаемой, свободой героя УП – alter ego автора-эмигранта. Отметим еще несколько переиначенных заимствований из пушкинского романа, которые, очевидно, были рассчитаны на мгновенное узнавание:
а) Гл. 1, строфа XV:
Бывало, он еще в постеле <…>УП (8):
Я по утрам, вскочив с постели <…>б) Гл. 1, строфа XXX:
Но если б не страдали нравы,Я балы б до сих пор любил.Люблю я бешеную младость,И тесноту, и блеск, и радость,И дам обдуманный наряд <…>УП (строфа 59-я, отступление в описании бала, как и в ЕО):
Мне мил фокстрот, простой и нежный…Иной мыслитель неизбежноСимптомы века в нем найдет, —Разврат под музыку бедлама <…>в) Гл. 1, строфа XXXIV:
Опять ее прикосновеньеЗажгло в увядшем сердце кровь <…>УП (58):
Прикосновеньем не волнуем,Я к ней прильнул, и вот танцуем <…>г) Гл. 4, строфа XLVI:
Аи любовнице подобенБлестящей, ветреной, живой,И своенравной, и пустой…Но ты, Бордо, подобен другу <…>УП (51, обед с «приятелем» Джонсоном):
Когда же, мигом разыгравБутылку дружеского Грав,За обольстительное АстиМы деловито принялись, —О пустоте сердечной страстиПустые толки начались(курсив Набокова, подражающий пушкинскому тексту).В 48-й строфе УП, где аллюзию на сон Татьяны выдает интонация с анафорой, герой спасается бегством от университетского штрафа и выговора.
ЕО, Гл. 5, строфа XIV:
Татьяна в лес; медведь за нею;Снег рыхлый по колено ей;То длинный сук ее за шеюЗацепит вдруг, то из ушейЗлатые серьги вырвет силой;То в хрупком снеге с ножки милой <…>