Продается недостроенный индивидуальный дом...

— Но мы еще не подсчитали, во что нам все это обойдется. Цены, во всяком случае, ужасные, — шепнула мужу Урве.

— Ох! — Рейн сделал широкий жест рукой. — Обойдется во что обойдется, человеку раз в жизни исполняется двадцать лет.

Смешно. Урве исполнилось двадцать лет. Было время, когда она считала двадцатилетнюю Ирену с нижнего этажа старой женщиной. Теперь ей самой столько же, и десятилетняя дочка Ирены считает ее старой.

Официант, в глазах которого Урве была жалкой девицей, падкой до танцев, наконец появился. Ему сразу же закивали с нескольких сторон. Но он подошел к столику, за которым сидели морские офицеры. А ведь они только что пришли.

— Свинство! — нашла верное определение Урве.

— М-да, безобразие, придется выяснить. — Как выяснить — Рейн и сам не знал. В таком солидном ресторане он был впервые.

Этот вечер был задуман таким чудесным, а теперь... Они не разговаривали, они лишь следили за тем, как официант переходил от одного столика к другому. Оба думали одно и то же: стоило ли вообще приходить сюда? Стоило ли досаждать матери, которая считала, что праздновать день рождения в ресторане не что иное, как святотатство?

Наконец официант, которого куриный бульон и пирожок с рисом сделали благодушным, подошел к молодым влюбленным. Двести белого и набор холодных закусок. Так, так. Сто пятьдесят красного портвейна. Это пойло, вероятно, будет пить девчонка. Пусть пьет. Ее дело. И еще — свиную отбивную и телячий шницель. Пока все. Вот оно что — пока!

И все же он провел под столбиком цифр жирную черту, — еще в кухне, прихлебывая бульон, он решил, что сделает так. Счет получился не таким уж маленьким, однако это не изменило его первоначального намерения:

— Все удовольствие обойдется вам в сто шестнадцать рублей пятьдесят восемь копеек.

Оскорбительными были не слова, оскорбительным был тон. Словно официант предостерегал: мужики, куда вы лезете. Сюда могут зайти господа.

Урве почувствовала, как стыд горячей волной прихлынул к лицу. На глазах выступили слезы. Ведь человеку один раз в жизни исполняется двадцать лет. Вдруг она услышала, как будто откуда-то издалека тихий низкий голос Рейна:

— Позовите сюда директора.

— Что, что? — Лысый подался вперед и при этом чуть не опрокинул бокал салфеткой, переброшенной через руку. Неужели этот парень в костюме по ордеру догадался о десятирублевой приписке? В волнении он забыл, что счет еще не оплачен и поэтому приписка не установлена.

Но, как сразу же выяснилось, вопрос был не в счете.

— Я вам ясно сказал: позовите директора. Вы оскорбили нас.

— Но каким образом, гражданин? Произошла ошибка, явная ошибка.

— Думаете, мы свалились с луны? Полчаса заставляете ждать, а потом являетесь со своим счетом. Но беспокойтесь, я еще проверю, не приписали ли вы. Копейки лишней от нас не получите! А теперь ступайте. Ведите директора или несите жалобную книгу.

— Извините...

— Идите, идите! С вами мне больше нечего выяснять.

Урве взглянула на официанта — его согнутая спина и необычное проворство рассмешили ее.

— Побежал!

— А ты что думала? Что у него, ног нет? — Рейн дрожащими пальцами зажег сигарету. — Обслуживал здесь немецких оберштурмфюреров, пока я животом грязь месил. Я ему еще покажу.

Этих хвастливых слов было достаточно, чтобы настроение у Урве поднялось. Человеку раз в жизни исполняется двадцать лет, и он имеет право отпраздновать этот день там, где хочет.

Официант пришел. Один. Без жалобной книги. Его вдруг осенило, что он ошибся и принял уважаемого гостя за другого. Уважаемый гость должен понять и простить его. Затем он хотел сообщить, что красный портвейн — он у них, конечно, имеется — заказывать не стоит: продукция завода, который выпускает его, насколько ему известно, посредственна. Совершенно случайно он обнаружил маленький запас припрятанного мускателя; его особенно охотно пьют дамы.

— О, непременно принесите! — воскликнула Урве так звонко, что морские офицеры за соседним столиком повернули головы, а самый молодой из них улыбнулся.

— Ваше желание будет исполнено, — поклонился официант и, повернувшись, быстро пошел.

— Подлизывается, жук, — сквозь зубы процедил Рейн, в котором гнев уже немного поостыл.

— Пусть себе подлизывается, — миролюбиво ответила Урве. Ее развеселило «укрощение строптивого», окончившееся мускателем. Теперь и она попробует этот нектар, о котором еще в прошлом году с таким восторгом рассказывала Ли.

Когда наконец появились аппетитные кушанья и когда в первую очередь они появились «на их «столике, Рейн заключил мир.

В этот момент в зал вошел коренастый мужчина лет пятидесяти с портфелем в руках. Он остановился и обвел зал усталым взглядом. Солидные мужчины, сидевшие за столиком по другую сторону балюстрады, кивнули ему, и знакомый бас по-свойски крикнул: «Георг!» Вздрогнув, тот обернулся и, улыбнувшись уголками рта, направился в их сторону. Ему с шумом освободили место, стали хлопать по плечу.