Продам май (сборник)

— Да не хуже, женщины-то пугаются… Одна вообще тут сразу на клетку их многоярусную забралась, и давай визжать… Я ей кричу, что сидишь-то, давай, скорлупу бери, вон какая красивая в двух шагах… А она визжит, я боюсь, они вон какие…

— Да я не боюсь… только когда ногу подбили, не удержалась, упала…

— Ну ты вообще молодцом держалась… дай гляну… да, крепенько тебя, синяк будет… Пошли, перевяжу… — он кинул меня на бесчисленные лежанки под защитным куполом — снимай с себя лохмотья эти… Да нечего стесняться, я полтора миллиарда лет уже прожил, уже всякое видел… и женский род, и средний, и третий…

— А красивая штука, — директор вытянулся на потертой лежанке, еще раз оглядел скорлупу.

— За такую миллионов пять дадут, — поддакнул бухгалтер, кое-как выбираясь из завалов на столе.

— Да не отдам ни за что… первый раз такую красоту вижу, у меня останется… в музее… — спохватился директор.

— Девочке-то премия будет?

— Будет, как не быть… вообще молодчина. Это же один из самых опасных участков, там у них такое оружие есть, что нам и не снилось… Туда и опытные ходить-то боятся… все по маленьким городам… А она сразу в самую гущу муравейника этого… и хоп, красоту такую отхватила…

— Там еще много чего было красивого… я потом принесу.

— Не, ты сразу-то не тревожь их… Мы так часто в одном городе не пасемся, да там, тем более, вся армия на уши встала… Вот, барышня, работа вся наша… кормим их, следим, чтобы зерно там всякое в земле уродилось, а потом ходим, собираем, что они понастроили…

— И много строят?

— Да много красоты всякой, видели же музей наш… — директор завертелся на жалобно заскрипевшем ложе — Раньше они вообще красотищу делали… Для богов старались. Они нас богами считали, знали, что для богов надо строить храмы… Только сейчас у них как-то все крахом пошло, — продолжал директор, — все меньше строят, а если строят, то из рук вон плохо, панельные клетушки… У них сейчас и интересы другие какие-то, то друг с другом сцепятся, решают, где чья земля… как будто вообще тут есть что-то ихнее… Потом митинги все эти придумали, набьются на площади, одни одно кричат, другие другое…Или биржи эти… Купи-продай, купи-продай, что они там делают, хрен пойми…

— Что же… цивилизация себя изживает… — бухгалтер выбрался из бумажных россыпей, — питомник этот… он тоже не вечный… Потому никто и не выводит питомники эти человеческие, потому что затрат выше крыши, а прибыли с горсточку… Это же сколько труда, планету создать, климат выровнять, потом ждать, пока из протоплазмы многоклеточные выведутся, пока на сушу вылезут, пока на ноги встанут, в руки палку возьмут… Пока строить начнут… А потом тысяча лет, две, три, и все. В богов они уже не верят, храмы не строят, жизнь свою потратить на то, чтобы фреску расписать, это уже не для них… Панельных блоков понастроят, по конторам рассядутся и все.

— И как их… расшевелить? — спросил директор.

— А никак. Еще лет двести, и питомник закрывать можно. Я-то знаю, сколько уже по этим питомникам…

— Как… закрывать? Уничтожить?

— Зачем… бросить, да и все. Хлеб расти перестанет, они сами вымрут… Через двести лет считайте все…

Сердце екнуло. Искать новую работу лет через двести мне не улыбалось, в офисы и магазины идти не хотелось. Решение пришло само.

— А что, если… селекцию проводить?

— Какую селекцию, мы не на птицефабрике, — фыркнул директор.

— Ну и здесь… селекцию. Убирать тех, кто по биржам сидит, кто по конторам… Оставлять только тех, кто строит… картины пишет…

— Думаешь… поможет? — директор посмотрел на ружьишко в углу.

— Должно. А может, твари эти испугаются, что бездельники всякие пропадают… и все творить начнут.

— Нет, барышня, это вы бросьте… под страхом смерти человек храм не построит… а построит, так ничего хорошего не выйдет, пробовали уже… хотя с селекцией ты хорошо предложила… Смышленая девка, далеко пойдешь…

2011 г.

Увлечение

Нет, правда, что я к нему полез?

Смотрит на меня, как… как вообще не знаю, на кого… дескать, какого черта тебе здесь надо, откуда тебя вообще нелегкая принесла…

Да я и сам понимаю, что ниоткуда, что не должна была меня нелегкая приносить. И вообще, нам положено где сидеть? Там, где он нас всех создал, а я тут… Он вообще, чего доброго, думает, что я ему снюсь…

Пусть думает…

Так оно проще.

Может, я и правда ему снюсь…

Может, мы все ему снимся… кто знает?

И все-таки… и все-таки, как ему сказать-то об этом… об этом? Вот он лежит, смотрит не на меня — сквозь меня, ясное дело, меня для него не существует, недовольный, уставший, еще бы, отдыхать лег, тут кого-то нелегкая принесла…

Да кого — кого-то.

Пустое место.

Что я к нему полез?

Вернуться?

Да какое вернуться, меня там свои на кусочки порвут, на шампур нанижут. Нет, можно, конечно, соврать что-нибудь, да, говорил, да, объяснил ситуацию, да, обещал подумать… Да не умею я врать, не умею, у меня на лице все написано, сочинял я или не сочинял…

Таким он меня создал…

Как? Как всех создает… Сидит, вырисовывает каждую черточку лица, каждую морщинку, каждый мускул, каждую блесточку в глазах.