Продана

Весь день я не находила покоя и все поглядывала на часы. Никогда ранее время не тянулось так медленно. Я должна была встретить Сергея в восемь часов вечера. До восьми оставалась целая вечность – целых десять часов. А вдруг он не придет или скажет, что не смог найти мне работу? Теперь, когда у меня появилась хоть какая-то надежда, мне казалось, что слово «Трудолюбов-ка» звучит издевательски. Да так оно и было на самом деле. Когда в двадцатых годах начали организовывать колхозы, то многие жители Трудолюбовки, вероятно, любили работать, но только не теперь. Еще в советские времена в колхозе перестали заботиться о скотине, которую разводили. Ответственность лежала на руководстве, а если взять шире – на коммунистической партии, но не на тех, кто работал на ферме. Бабушка часто жаловалась на своих товарок и их приятелей, которые относились к коровам наплевательски. Особенно доставалось от нее трактористу Ивану, который обычно напивался в праздники и «забывал» подвозить коровам корм. В начале девяностых годов колхозы прекратили свое существование. Не стала исключением и наша Трудолюбовка. Всякая работа прекратилась. Никто не заботился о том, что будет с коровами. Их осталось не так уж много – 50—60 штук (раньше колхозное стадо достигало 500 голов), но и они хотели есть.

Когда началась приватизация, бабушка получила на руки бумажку под названием «ваучер». В бумажке было написано, что ее владелец имеет право претендовать на часть колхозного имущества. Бабушка не знала, что делать с этой бумажкой. На всякий случай она положила ее в комод, где лежали другие ее документы. Но бабушка была не одна такая – во всей деревне не знали, как поступать с ваучерами. Как-то председатель колхоза собрал людей и объявил, что теперь они владеют всем в колхозе. Лучше бы объяснил, что делать с этими ваучерами… Коров частью забили, частью продали. Деньги от продажи разделили между колхозниками, и колхоз закрыли окончательно. Осталось только несколько коров, за которыми продолжала ухаживать моя бабушка. Утром, как обычно, она уходила на ферму и делала то, что было в ее силах.

Многие из деревни уехали. Продать дома было не так просто, и они стояли с заколоченными окнами, постепенно разваливаясь. Перспектива жить в такой глуши никого не прельщала, к тому же в нашей деревне не было ничего такого, что могло бы прельстить дачников, – ни тебе реки, ни озера, как в соседней деревне, где можно было купаться или ловить рыбу. В Трудолюбовке было пусто и скучно – по крайней мере, для меня. Я ни за что не хотела туда возвращаться и жить с пьяницей матерью, да и с бабушкой тоже. Это я твердо решила и готова была на все, чтобы не оказаться там снова. Но соседка по комнате сказала, что мне пора съезжать, – комендант общежития вчера уже интересовался, кто здесь живет.

– Да, я должна съехать, – кивнула я, делая ударение на слове «должна».

– Вот именно – должна! Ты это говоришь не первый день, а все еще живешь тут. Можно подумать, тебе не известно, что ты не имеешь права жить в общежитии, если ты не поступила в институт.

– Знаю, – прошипела я, бросив на соседку неприязненный взгляд. Мне не нравилось, чтобы об этом напоминали.

– Ну и когда же ты съедешь?

– Может, уже сегодня.

Я не могла удержаться от того, чтобы слегка поддразнить ее.

– Мне пообещали хорошую работу, – бросила я небрежно.

– Работу? Что за работу? Где ты ее нашла – ты, неумеха!

– Может, и неумеха, но мне, кажется, светит отличная работа в Европе, – с гордостью ответила я.

– Врешь…

Она не могла скрыть досады, смешанной с завистью, и это меня порадовало. Я села на кровать и скрестила ноги – свои длинные стройные ножки, которым она так завидовала. Ее-то были толстые и короткие.

– Что это за работа?

– Продавщицей в баре, как я поняла.

– А где именно?

– Как я поняла, в одной прибалтийской стране.

– Прибалтика – не Европа, – засмеялась соседка.

– Они в Европейском союзе, во всяком случае. Потом можно будет получить место няньки в Швеции или Германии. Для этого не потребуется разрешения на работу, мне так сказали.

– Гм, все это выглядит подозрительно… – сказала она рассудительно.

– Ничего подозрительного, – отрезала я и стала вытаскивать вещи из гардероба. Вещей было не так много: черное, до колен, платье и белая блузка – их я взяла для того, чтобы ходить в институт. Еще короткая юбка из искусственной кожи, которая мне очень нравилась и в которой я могла появиться где угодно. К юбке у меня были пара топиков и несколько футболок с разными рисунками. Само собой, джинсы, а из теплых вещей – куртка, вязаный шерстяной свитер и кофта. Не бог весть что, но я не зацикливалась на этом. Вот получу работу и накуплю столько одежды, сколько захочу. Сергей пообещал.

– Если что случится, можешь позвонить мне на мобильный, – произнесла вдруг соседка.

– Спасибо, но, думаю, не понадобится.

– Кто знает…

– Я знаю, – самоуверенно ответила я.