Проданная

Казалось бы, простой вопрос застал меня врасплох. Я не умела ничего. В доме Ника Сверта я жила как свободная имперка. Много читала. Даже прошла школьную программу, выучила несколько языков. Я мечтала учиться дальше, но мое положение этого не позволяло. Порой я подавала за столом, когда приходили важные гости. Тот же Валериан Тенал. Порой поддерживала беседу. После ужина часто читала Сверту и маме стихи Тила Моэнса. Они оба очень любили. Полюбила и я, многое знала наизусть. Когда у Ника Сверта были приступы мигрени, порой подолгу массировала ему виски. Он всегда говорил, что у меня волшебные руки, и ему становилось легче даже тогда, когда не помогали медикаменты.

Я не знала, что отвечать Огдену. Стояла и молчала.

— Ты умеешь делать хоть что-то?

— Я подавала чай, — я опустила голову, осознавая, как убого это звучит. — Я никогда не работала в доме.

— В досье написано, что ты закончила школьный курс.

— Да, господин управляющий.

Он повел бровями:

— Удивительно. — Огден вытянул губы, шумно выпуская воздух, и барабаня пальцами по столу. — Значит, будешь находиться в покоях и делать то, что велят. Подать, принести, налить вина. Не прикажут ничего — будешь стоять у стены до тех пор, пока не понадобишься.

Я кивнула:

— Да, господин управляющий.

Он поднялся из-за стола и коротко бросил, направляясь к двери:

— Иди за мной.

Я послушно засеменила следом. Мы поднимались и спускались по широким каменным ступеням, взлетали на платформе лифта. Шли широкими гулкими галереями, полными розоватого закатного света. Из огромных окон, составляющих почти монолитные стеклянные стены, виднелся темнеющий сад и чернильное небо, затянутое редкими серыми облаками. Я читала, что здесь четыре луны.

Сердце отчаянно билось в такт шагам, отдавалось в виски. Я видела колыхающиеся полы коричневой мантии, отражения в мраморе. Внезапная догадка заставила меня остановиться: Огден врет. Все его обещания — ложь. Может, так велел высокородный выродок? Чтобы поиздеваться?

Мы миновали несколько широких лестниц с узорными перилами и остановились перед инкрустированными сиурским перламутром распашными дверями. Я с ужасом уставилась на герб дома Мателлин. Дракон, простирающий крылья.

В горле мгновенно пересохло.

Его покои.

Глава 5

Я вошла, не ощущая ног.

В комнатах едва уловимо пахло табаком. Горький дымный запах. Ник Сверт тоже курил. Много и часто. Запах напомнил о доме, но стало почти невыносимо, будто кто-то самовольно присвоил мои воспоминания. Хорошие воспоминания.

Мы пересекли приемную, вошли в одну из комнат. Из растворенных окон открывался вид на почти почерневший в сумерках сад. Небо покрылось россыпью звезд. Крупных, ярких. Не таких, как на Белом Ациане, где напоминало скомканную тонкую вуаль.

Огден оглушительно хлопнул в ладоши:

— Сильвия!

Из смежной комнаты появилась осанистая широкоплечая вальдорка с шапочкой черных стриженых волос. Уже не молодая, серьезная. Склонила голову:

— К вашим услугам, господин управляющий.

Огден небрежно указал на меня:

— Новая комнатная рабыня. Господин пожелал видеть ее при себе.

Сильвия с пониманием кивнула, не сводя с меня черных, как жуки, глаз:

— Как прикажете, господин управляющий.

— Серьезной работы не поручать — она не обучена. Присмотрись, потом доложишь.

Вальдорка кивнула.

Огден повернулся ко мне:

— Сильвия — старшая комнатная рабыня. В мое отсутствие будешь слушаться ее и выполнять все, что она скажет.

Я кивнула:

— Да, господин управляющий.

Огден развернулся и вышел.

Я стояла, опустив голову, сцепив руки. Сильвия тронула меня за плечо:

— Ну-ка, пойдем.

Мы отошли к окну. Сильвия встала напротив, вынуждая смотреть ей в лицо. Она была выше меня, впрочем, как и все вальдорцы. Будто срубленная топором. С огромными прямыми плечами, крепкими руками, широкими мужскими ладонями. Ее было сложно назвать даже некрасивой. Даже не пришло бы в голову оценивать с этой стороны. Квадратные широкое лицо с мощной челюстью, мясистый нос, короткий рот с толстыми губами.

— Как тебя зовут?

— Лелия.

— Так вот, Лелия: с девушками не задираться. И сама не начинай, и не поддавайся, если будут подначивать. В хозяйских покоях склоки недопустимы. Станешь скандалить — сразу узнает управляющий.

Я кивнула. Склоки — не по мне. Не люблю ругаться. Мне проще промолчать. Порой мама говорила, что так нельзя. Глупые люди принимают молчание за слабость. А еще говорила, что с человеком всегда надо разговаривать на его языке. Конечно, здесь не шло речи о господах.

— Имей в виду, что и зазнаваться никто не позволит. Не думай, что раз волосы не обрезаны — ты лучше других. Ты такая же собственность господина, как и мы все. И станешь делать, что велят.

Я снова кивнула, на этот раз дважды:

— Я не боюсь работы.

Хотелось добавить, что я отчаянно хочу остаться комнатной прислугой, буду стараться… Но разве мне поверят? Многие мечтают о беззаботной жизни наложниц. Если стать любимицей господина — будут и свои слуги. И вольности, возможность покидать пределы дома. А может, и капитал, как у бедной мамы. А если стать матерью узаконенного ребенка — можно получить и свободу.