Проданная монстру

Лицо Бахрамова все ближе и вот горячие губы нападают, сминают мой рот в безжалостном поцелуе. Не спрашивая. Не щадя. Язык прорывается внутрь, жестко продавливая мое слабое сопротивление. Его губы такие жесткие, что причиняют боль, язык настойчиво требует подчинения, ответа, наступает в безумном, голодном танце.

Давид вдруг отстраняется от меня. Машинально облизываю саднящие губы. Ловлю на себе его взгляд. Обжигающий. Глубоко внутри рождается дрожь, которая начинает все сильнее сотрясать тело.

Мужские руки проходятся по моим плечам, затем по спине, по линии позвоночника. Желая отстраниться от жара этих рук, машинально выгибаюсь. Давид вдруг обхватывает мою талию и легко, словно куклу, поворачивает меня спиной к себе. Испуганно вздрагиваю. Он ловко развязывает лямки передника, стаскивает с меня и отбрасывает в сторону. Снова развернув к себе лицом, задирает мою футболку, дергает чашечки лифчика вниз. Все происходит так быстро, даже понять ничего не успеваю. Тем более сопротивляться. Я совершенно ошеломлена и безвольна. Нет ни единой мысли в голове. Потому что все занято паникой, страхом. Меня трясет, колотит. Страх перемешан так тесно с возбуждением, что их уже не отделить друг от друга.

Пара секунд, и вот уже Бахрамов сидит в кресле, а я у него на коленях. Он жадно разглядывает мои груди, прикрытые простым хлопковым бюстгальтером. Вдруг начинаю испытывать стыд, за то что на мне надеты такие безыскусные вещи. На самом деле, я очень люблю нижнее белье, настоящий фанатик всего тонкого, изысканного, кружевного. Но именно сегодня оделась максимально скромно. Только вот почему это тревожит меня? Наоборот, радоваться должна! Я ведь не соблазнять его сюда пришла… Да и не приходила. Сам привез. Все сам… Осознавать свою слабость очень горько…

Давид расстегивает мой бюстгальтер, одновременно стягивая футболку. Вещи улетают куда-то в сторону. Теперь я перед ним обнаженная по пояс. Мне нечем особо похвастаться. Второй, с натяжкой, размер груди. Худая, ребра выступают. Слишком белая кожа – ненавижу загорать, на солнце всегда сгораю, кожа краснеет, никакие защитные средства не спасают.

Бахрамов со свистом втягивает в себя воздух, словно его мои формы очень даже волнуют. И даже эта мелочь действует мощным приливом жара внизу живота. Давид проходится своими крупными горячими ладонями по груди, по животу, и меня накрывает волна лихорадочной дрожи.

Тянется вперед и втягивает в рот сосок. Замираю, захлебываюсь ощущениями, прикусываю нижнюю губу. Дергаюсь на нем, пытаясь вырваться… и чувствую, как подо мной увеличивается его плоть, становясь твердой. Промежностью упираюсь в нее. Невероятное ощущение, даже сквозь джинсы и его брюки – очень заметное…

Паническая дрожь и зашкаливающее возбуждение – ядерная смесь которые уже неминуемо приведут к взрыву. Наверное, Бахрамов был прав насчет страха. Мощный катализатор… неудивительно, что у него знания в этой области… Давид прошел через многое, через суд, обвинения в убийстве, тюрьму. Часто ли ему приходилось испытывать страх?

Бахрамов снова притягивает меня к себе, долго ласкает губами мое лицо.

Мучительно длинные, медленные поцелуи, пока не заканчивается дыхание, а губы не начинает саднить. Теряюсь, тону, пропадаю в омуте его ласк.

Затем долго играет с сосками, посасывая, перекатывая между пальцами, стискивая груди, которые прячутся полностью в крупных смуглых ладонях, кусаю снова губы, до крови, глуша вскрики, едва сдерживаясь чтобы не заорать в голос. Мешают лишь жалкие остатки гордости.

Время словно останавливается.

Наконец, Бахрамов отстраняется, на его лице вижу гримасу боли.

– Встань детка. Меня убивает то что ты до сих пор в джинсах. Сними их. Я не могу больше ждать.

Отрицательно мотаю головой и спрыгиваю с его колен, не особенно ловко, едва не упав. Тапочки, которые выдал мне Давид, когда мы вошли в дом, потерялись. Оказываюсь босиком, в одних джинсах. Пячусь к двери, готовая даже в таком виде бежать куда глаза глядят, только бы добраться до парадного выхода…

Но Давид оказывается проворнее. Хватает меня за руку, через секунду взмываю в воздух. Держа меня в объятиях, Бахрамов выходит в коридор.

– Отпусти меня!

– Глупые слова. Бежать раньше надо было, малыш, – несмотря на ласковое прозвище в голосе звучит металл.

Меня передергивает от страха. Почему он так подавляет меня?

– Я голодный, детка. После семи лет тюрьмы… очень голодный. Тебе придется это выдержать.

Его слова пугают до чертиков и вместе с тем возбуждают. Его энергетика, горячая и необузданная, сводит с ума.

Понимаю, что не вырваться. Что остается? Сдаться на милость, расслабиться?

Да и смысл врать самой себе, ведь прикосновения и ласки Бахрамова доставляют мне ни с чем не сравнимое удовольствие, тело выкручивает от желания сдаться, умолять чтобы его руки, губы, ласкали бесконечно, медленно, оставляя после себя сладостное ощущение неги и жара.

Я вдруг чувствую себя такой податливой и слабой…

Вот только упрямая гордость твердит, что нужно сопротивляться, кричать, звать на помощь, угрожать, пусть даже это бесполезно.