Проданное счастье

— Мне исполнилось восемнадцать, подруги уговорили отпраздновать столь значимое событие в клубе. Все как обычно: музыка, танцы, алкоголь, отсутствие закуски и подвыпившие парни рядом. Я плохо помню, как оказалась в чужой машине, - морщусь от воспоминаний, Натан протягивает руку и сжимает мою ладонь. Его молчаливая поддержка придает мне смелости продолжить рассказ.

— Мой первый секс случился на заднем сиденье машины, - выпаливаю признание на одном дыхание, морщусь от резко боли в пальцах. Натан крепко их сжимает, с напряжением смотрит мне в глаза. Заметив, как я морщусь, поспешно отпускает мою ладонь.

— Через полтора месяца я узнала, что беременна. Очень сильно испугалась, не знала, что делать, не с кем было посоветоваться. В общем, я молчала до последнего, пока живот не начал расти. Оксана меня увидела как-то после ванной и устроила допрос с пристрастием. Я призналась ей во всем, назвала имя папаши. Она быстро смекнула, что к чему, сразу же со скандалом заявилась к мэру. Именно его сын был моим первым. Он откупился от проблем деньгами. Хорошими деньгами. Но мачехе не нужен был позор в семье, не хотела, чтобы на нее тыкали пальцем из-за меня, сплавила в деревню к бабушке. Там я родила Савву, там меня уговорили отказаться от ребенка. Мачеха имитировала беременность и в город вернулась с новорожденным сыном и со мной.

— А как ты узнала, что у Оксаны вторая семья?

— Однажды я ее увидела с мэром. Он кричал на нее, называл обманщицей по жизни, сказал, что это отчиму можно вешать лапшу на уши. Пригрозил, что если она не угомонится, то расскажет всем вокруг, как она живет на две семьи. Оказывается, пока я носила под сердцем Савву, рожала его и воспитывала, она вымогала деньги у мэра. Ему скандал не нужен был, это удар по репутации, но как ты уже понял, у моей мачехи аппетиты растут во время еды. Дома я сказала, что в ее обмане не буду участвовать, все расскажу отчиму, что знаю. Она испугалась, заверила, что сама ему все расскажет, а мне нужно учиться. Я еще после родов не совсем отошла, хотелось вырваться из родного города, встряхнуться себя. Ты, конечно, имеешь право меня осуждать, что бросила сына.

Замолкаю, страшно сейчас взглянуть на Натана, увидеть в его глазах презрение и сомнение по поводу того, насколько я достойна быть матерью Марины и Матвея, если тест покажет сто процентов нашего родства.

— Потом Савва заболел...

— Да. Я не смогла его бросить, зная, что никому он там не нужен, кроме меня. Тем более он начал все понимать, на уровне чувств тянулся ко мне, а не к Оксане. Эта болезнь сделала нас еще ближе, насколько может быть ближе сестра и брат.

— Ты не планируешь ему сказать правду? – приходится все же поднять глаза. Натан смотрит без отвращения, без осуждения и презрения. Может прячет свои чувства?

— Я думаю, он достоин знать правду, Майя. Завтра, когда придет результат, а я уверен в том, что мои слова подтвердятся, мы сообщим им троим, что ты их настоящая мать.

— Я не уверена...

— А я уверен. Ты будешь замечательной мамой, Майя, не сомневайся. Я не могу вернуть тебе четыре года, которые прошли без тебя, но я сделаю все возможное, чтобы остальные годы ты была рядом со своими детьми.

Почему он такой идеальный? Почему он умеет подбирать правильные слова в нужный момент? И ведь ничего не скажешь.

Опускаю глаза в чашку, чувствую, как слезы катятся по щекам, зависают на подбородке и падают вниз на стол. Сердце сжимается от тревоги, от надежды, от невозможности выразить свои страхи и сомнения. Я не вижу, как Натан встает, но сразу же чувствую его у себя за спиной.

Заставляю себя обернуться, взглянуть на серьезное лицо самого замечательного человека. Он медленно опускается передо мной на одно колено, сдержанно улыбается, при этом серые глаза предельно серьезны.

— Независимо от завтрашнего результата, я хочу тебя спросить: ты выйдешь за меня замуж? – раскрывает ладонь, там лежит кольцо. Скромное, без вычурности, без пафоса, без стандартной бархатной коробочки.

Всхлипываю, прикрываю ладонью рот, не в силах выдавить из себя ответ. Натан ждет, не торопит и не задает глупых вопросов. Я смотрю на кольцо, то ему в глаза, опять на кольцо. Мысленно говорю «да», но почему-то вслух не произношу свое согласие.

— Майя, это не ради детей. Это ради нас. Я очень сильно тебя люблю, не представляю свою жизнь без тебя и без наших троих детей.

«Наших троих детей» меня больше покоряют, чем признание в любви. Зажмуриваю глаза, прикусываю губу, все еще не веря, в реальность происходящего, что это моя реальность, а не очень реалистичный сон.

— Да, - выдыхаю, потом резко открываю глаза, чтобы убедиться, услышал он мой ответ или нет. Натан улыбается шире, берет мою ладонь, осторожно пристраивает кольцо на безымянном пальце правой руке. И не важно, что штампа в паспорте нет, главное, что этот штамп есть в наших сердцах.

47 глава

Долго любуюсь спящей рядом Майей. И готов ей любоваться бесконечно. Жадно разглядываю любимые черты, не веря своему счастью. Она рядом. И не думал, что это оказывается так важно для меня.