Проданное убийство

В комнатах картина была не намного лучше. Все та же паутина, все те же горы хлама, только дорожки для перемещения из одной комнаты в другую немного попросторнее. В кухню даже заглядывать было страшно. Горы немытой посуды, покрытые слоем жира и остатками пищи. Газовая плита старинного образца свой первоначальный цвет вообще потеряла. Его просто не было видно за толстым слоем нагоревшего жира. Единственным мало-мальски чистым предметом посуды был медный самовар. Он хоть и был старым, но бока его были старательно начищены. Странный выбор. Может, Филипп питал слабость к самоварам так же, как к огородным работам? Огородик я высмотрела сквозь относительно чистое окно. Кто-то протер в слое пыли аккуратное круглое отверстие диаметром сантиметров двадцать пять. Окно это находилось у изголовья панцирной кровати с коваными каретками. Наверное, это сделал сам Филипп. Любовался в свободное от питья и работы время на плоды своего труда? Похоже на то.

Обойдя все комнаты, я вернулась в спальню. Это место выглядело самым обжитым. Тут и закончил свой земной путь Филипп Мальцев. Перекошенный табурет, сиротливо лежащий в центре комнаты, и кусок капроновой веревки, болтающийся на крючке, предназначенном для люстры, говорили сами за себя. Я подняла табурет. Попытка заставить его стоять на всех четырех ножках успехом не увенчалась. Мне стало понятно, что имел в виду майор, когда отвечал мне по поводу следственного эксперимента. Я бы на такой табурет тоже лезть не стала. А вот веревка была добротная. И капрон был выбран не случайно. Капроновый узел скользит по гладкой поверхности, как по маслу. С этим прокола случиться не могло. Интересно, где Мальцев веревку приобрел. И давно ли? Если удастся найти чек, тогда можно будет установить, когда он задумал повеситься. И задумал ли вообще.

Я стояла в центре комнаты, как раз под злополучным крючком, и размышляла. С чего начать? В доме столько вещей, что на их осмотр может уйти неделя. Тратить неделю на обыск – непозволительная роскошь. Но покопаться в доме все же надо. Вдруг да и обнаружится что-то необычное. Решив начать со спальни, я стала обходить ее по периметру. Осторожно, двумя пальцами я поднимала один предмет за другим, заглядывала в углы и ящики, но взгляд ничего не цепляло. Ну, просто ничего.

Тогда я перешла в соседнюю комнату. Некогда это было самое большое помещение в доме, и служило оно, скорее всего, гостиной. Или залом, как сейчас принято называть. В гостиной места для передвижения было еще меньше, а вот пыли, наоборот, больше. Даже пол был покрыт толстенным слоем. И на этом слое явственно виднелись следы от ботинок. Протектор не отпечатался. Скорее всего, четкого рисунка на подошве не было. Такой след может остаться только от модельных туфель. Причем мужских. Я осторожно протиснулась между сервантом и тремя этажерками, набитыми всякой всячиной. На всех предметах присутствовали следы. Тот, кто копался в вещах, был в нитяных перчатках, имеющих с тыльной стороны прорезиненную основу. Пупырышки от этой основы отпечатались и на поверхности дверок серванта, и на ящиках комода, стоящего в самой глубине комнаты. Это что же, наша доблестная полиция при осмотре места происшествия теперь пользуется хозяйственными перчатками? Впрочем, их можно было понять. Дотрагиваться здесь до чего бы то ни было голыми руками мог только человек, окончательно лишенный чувства брезгливости.

Над комодом я заметила еще одну деталь. Деревянная обшивка дома была содрана со стены на добрых два метра. Прямо вандализм какой-то. Неужели опера постарались? Или неизвестный посетитель, который был в доме уже после них? А он был. И дверь не заперта, и печать сорвана. А что, если это не приятели-бомжи к Филиппу наведались? И следы эти и от туфель мужских, и от нитяных перчаток появились уже после того, как тело Мальцева забрали. В таком случае становится очевидным, что в доме что-то искали. Что-то такое, что можно спрятать за обшивкой стены.

Я вернулась в спальню и набрала номер Заблоцкого. Как только он взял трубку, я, не здороваясь, спросила:

– Скажите, когда проводили осмотр дома, обследовали все комнаты?

– И вам здрасте, Татьяна, – пошутил Заблоцкий.

– Майор, мне не до шуток. Пожалуйста, ответьте на вопрос, – оборвала я его.

– Осмотр опергруппой был проведен только в кухне и в комнате, где нашли тело покойного, – мгновенно перестроившись на серьезный лад, отрапортовал майор.

Вот это качество мне в нем нравилось. Он интуитивно понимал, когда шутки неуместны.

– Осмотр проводили в перчатках? – снова спросила я.

– Ну, эксперты были в перчатках, а мы так, осторожненько, – не стал скрывать майор. – Да этого и не требовалось. Осматривать особо было нечего. Так, по мелочи.

– Что конкретно вы осматривали?

– Шкаф в спальне. Постель покойного. Тумбочку прикроватную. Хлам кое-какой из коробок выкинули. И все. Ах, да. Еще одежду покойного. Она на полу горкой валялась, – отчитался он.

– Вы уверены, что в большую комнату никто не заходил? – уточнила я.

– Уверен. Мишка собирался, это эксперт наш, но потом передумал, – ответил майор.