Солнце сияло вовсю. Лучи его, мелькая по комнате, заливали ее ярким светом.
Алеша быстро вскочил на ноги и мутными глазами уставился на девушку.
— Ха, ха, ха! — рассмеялась она, — и смешной же вы! Лохматый, заспанный! Причесывайтесь скорее! Побежим к Ярову. Послушаем, что говорят…
— Нет! я не пойду! — ответил Алеша таким упавшим голосом, что все оживление Нюры разом пропало
Чутким сердцем девушка уловила нотки отчаяния в голосе юноши.
Она мигом очутилась подле него, схватила его за руку и прошептала взволнованно:
— Голубчик, что с вами?
И вдруг, поймав брошенный на нее взгляд Алеши и прочитав в нем страшную муку и безысходную тоску, она разом поняла все.
— Бедный, бедный Алеша! — произнесла она тихо и крепко сжала руку юноши, — жаль мне вас ужасно… Дядя… дядя очень дурно поступил с вами! — и она неожиданно залилась горькими слезами. Ей было стыдно за поступок Марина и бесконечно жаль этого бедного, тихого, талантливого Алешу.
Но что же она могла сделать, бедная молоденькая девочка?
Разве только поплакать и погоревать вместе с ним!
Через два дня после появления картины в витрине Ярова Марин получил по почте конверт с огромным княжеским гербом.
В конверте лежала записка, в которой князь Увалов — один из очень известных и знатных сановников Петербурга — приглашал художника Марина пожаловать в один из ближайших дней для переговоров относительно заказа.
Марин ликовал. Его известность, очевидно, проникла в самые высокие аристократические сферы.
«Не надо показывать вида, что я очень польщен этим приглашением, — решил Марин. — Пусть знает, что я ценю себя…»
И, нарочно небрежно повязав галстук, он поскакал на Сергиевскую улицу, где жил князь.
Спустя полчаса лакей вводил его в кабинет князя. Последний сидел у стола и курил дорогую сигару.
Он слегка кивнул на почтительный поклон Марина и, указав ему на ближайший стул, начал:
— Я видел у Ярова в витрине вашу картину «Ради сына» и пришел от нее в восторг.
Марин поклонился.
— Под впечатлением этой картины, — продолжал князь, — у меня явилось желание заказать вам портрет моей дочери…. моей покойной дочери, которой уже около пяти лет нет со мною… У меня осталась лишь фотографическая карточка Лели и по ней вы должны нарисовать портрет или, вернее, картину, изображающую улетающего ангела… Лицо ангела должно быть лицом моей Лели. Но, главное, вы должны точно воспроизвести ее глаза. Я давал писать ее портрет многим художникам, но они не могли справиться с задачей. Глаза не удавались, и картина казалась заурядной… У нее были особенные глаза, у моей Лели! Достаточно вам взглянуть на ее портрет и вы поймете, что я не ошибаюсь.
И князь протянул Марину небольшую фотографическую карточку, изображавшую молодую девушку с действительно божественными, лучистыми глазами.
Марин встал, подошел к окну и с видом знатока стал внимательно рассматривать карточку,
— Да, вы правы! Глаза княжны удивительные! — сказал он, — но я справлюсь с этой задачей! — заключил он, гордо взглянув на князя.
— Постарайтесь!.. Прошу вас уделить этой картине особенное внимание, — продолжал князь. — Что же касается цены, то можете ее назначить сами… Предупреждаю вас, что я охотно готов заплатит пять тысяч и даже больше за картину с изображением моей дочери, если только картина удовлетворит меня.
— Для художника слава дороже денег, — ответил гордо Марин, весь закипая восторгом при одной мысли скорого обладания таким огромным капиталом. — Через недели две, три, я вам привезу готовый эскиз картины… Надеюсь, вы будете довольны! — проговорил он с достоинством и, низко поклонившись князю, вышел из его апартаментов, унося с собой карточку.
«Не нравится мне физиономия этого Марина что-то! — размышлял по его уходе князь, — он скорее похож на какого-нибудь дельца, чем на художника. А впрочем… какое мне дело до его внешности, если он воспроизведет мне дорогое личико моей Лели…»
На глаза князя навернулись слезы.
Он безумно любил свою покойную дочь.
X
Прошло две недели… Весна медленно, но твердо вступала в свои права!
Мартовское солнце грело во всю… Воробьи чирикали на крыше, а снег таял и таял, постепенно теряя свой прежний белый, нарядный вид и смешиваясь в одну серую массу с петербургскою уличною грязью.
Стояло светлое, радостное утро начала весны.
Князь Увалов только что проснулся… Его лицо носило на себе следы уныния и грусти… Он видел сегодня странный сон. Ему приснилась его мертвая Леля. Она пришла к нему, наклонилась к его постели и, протянув ему белый и нежный цветок лилии, сказала: «Папа, не грусти обо мне, милый! Мне хорошо на небе… Я думаю о тебе, мой дорогой, и молю Бога, чтобы Он послал как можно скорее покой и мир в твою наболевшую душу».
Она тихо коснулась его лба губами, но когда князь захотел обнять ее, девушка отделилась от пола, одной рукой благословляя его, в другой держа нежный цветок лилии и… исчезла как в тумане.
Князь проснулся, но белое видение с нежным цветком и с благословляющей рукою не шло из памяти и стояло перед ним как наяву.