Продавец басен (СИ)

— Какая красивая статуя, — тихо сказал я. — А ее, случайно, не тот же скульптор делал, что и Нейдона здесь? Хотя тот бронзовый, а это — мрамор.

— Винчо Лотто, — кивнула Ева. — Здешний гениальный непись, уроженец Мантиса, искусственный интеллект, работавший по лекалам Бернини. Вот увидишь в Румисе собор, им сделанный — вообще ахнешь.

— На дуэли убит в двадцать пять лет, — сказал Лукась. — Большой был бабник, пьяница и забияка. И собор за него потом другие люди доделывали — сотню мастеров со всего мира собирали.

— Но по его же чертежам и рисункам!

— Карандашиком чиркать всякий может, ты молотком потом помаши, кирпичи потаскай и ведра краски…

Я отошел к алтарю Орма. Знамена, копья, трубы, топоры, победные венки. Сам воин стоит, опираясь на меч, глядит гордо вдаль. Я положил на мрамор алтаря монету в десять золотых и ножик, выбитый как-то из последнего босса «Логова» Не продавал его, потому что ручка красивая, а вообще мой стартовый мне больше нравился — привык я к нему. Да и не ломается, чинить не надо.

«Получено благословение Орма. Статус у Орма „Почитатель“. Получена 1 Ловкость.»

Черт! Я все же надеялся, что бог войны в честь знакомства пожалует меня единичкой силы!

Брат Орма, кузнец Гериль, опирался уже на щит, молот висел на его бедре, а сам бородатый мраморный удалец весело смотрел на меня. Гериль получил кроме десяти золотых две дюжины горячих булочек, я их перед выходом испек. Ну, прости, кузнец, у меня — вот такое ремесло.

Ничего не произошло.

— Ев! — шепчу я, — а Гериль не хочет делать меня своим почитателем!

— Дай ему еще денег!

Золотых тридцать по одной монетке пришлось кузнецу скормить, хорошо, что банк недалеко.

' Получено благословение Гериля. Статус у Гериля «Почитатель»

И никакого бонуса к параметрам. Бородатый жадюга!

Впрочем, друид и обманщица тоже ничем меня сверх почитательского ранга одарить не возжелали. Алтарь Сисуры весь бы усыпан медными монетками, но при попытке поднять одну — больно бился током и вроде как хихикал, а алтарный камень Юнна-Оленя оброс толстенным слоем зеленого пушистого мха и кишел всяческой живностью: я готов поклясться, что мои десять золотых куда-то в недра алтарного дуба утащила группа мускулистых муравьев.

— Попробуй-ка проповедь тут почитать, — сказала Ева на выходе из парка. Игроки и неписи оккупировали периметр вокруг фонтана, стирали на обочине белье и суетились с ведрами, кувшинами и водовозными бочками.

— Ты же сама говорила, что побьют.

— Да не факт. Вероятнее всего, просто не отреагируют. Тут у большинства навыков один принцип — сперва тренируешься на доверчивых селянах, потом уже к хитромудрым горожанам пробуешь соваться. Но прикинем механику заодно и поймем, как это у тебя вообще работает. Вон, залезай на тумбу у фонтана — и вперед.

— А что проповедовать?

— Да что хочешь. Ты же всю «Песнь об Амалее» наизусть почти знаешь — вот и шпарь ее. Завтра уже отъезд, нужно на практике прикинуть, что и как.

— «Наизусть» — это громко сказано.

Я вздохнул, залез на тумбу, огляделся, погладил изнутри языком свои свежеотросшие гладкие зубы и использовал навык проповеди.

«Выберите аудиторию»

Золотой стрелочкой очертил всю площадь сразу — чего стесняться, мой позор и без стрелочек все присутствующие увидят.

Пошел отсчет 45 секундной проповеди, и я принялся тараторить «Наставление отцам».

«Ибо дитя,в мир пришедшее, принадлежит не вам, а всему миру, и вы не хозяин ему, но помощник, и держите крепко его лишь пока не окрепнут его ноги… и оно не пойдет само по своим делам, в общем… но не балуйте дитя свое, ибо жизнь его баловать не будет, и оно придет к вам в слезах и скажет: папа, ты почему не предупредил меня, что мир такая дрянь, я бы сейчас меньше охреневал…» О, а таймер-то иногда назад отскакивает, если сразу несколько неписей на мне взглядом задерживаются.

' И кормите их плоть, и питайте их душу, и не говорите: «ты мне должен, потому что я тебя вскормил, а говорите 'ты мне должен, потому что без чувства долга ты будешь неблагодарной скотиной, а ею быть — скучно и неполезно.»

Уфф. Все, конец!

— Оригинальная трактовка «Наставления» — сказал Лукась. — Почти что тянет на интерес инквизиции.

— Правда? — заволновался я. В подвалы инквизиции мне не очень хотелось.

— Да не, ты же — бродячий проповедник, а они все умалишенные. Если неназываемого не призываешь, богов бранными словами не ругаешь — уже хорошо. Бродячих не обижают, может, им кто из богов покровительствует, это себе дороже. Вот если бы ты в семинарии, в монастыре поучился бы, сан получил, доход, приход и вдруг начал такую ересь с кафедры нести, тогда тебя бы увещевали с укоризною.

— Укоризна в виде ста плетей? — хихикнул Акимыч.

— Не без того, — кивнул Лукась. — равно как и лишение сана, и ссылка.