Продавец фокусов

— Что это? — не узнала я предмет в темноте.

— Мобильный телефон. Ты же сама просила.

Я застонала и с трудом подавила в себе желание наброситься на свою сокамерницу и искусать ее в припадке бешенства.

Любаша зажигала спички, а я нажимала на кнопки аппарата, восстанавливая в памяти номер телефона Скелета.

— Ну! — раздался в ухе родной голос члена бандитской группировки.

— Витя, здравствуй! — радостно выдохнула я. — Это Маша. Мы с тобой Лаврентия Палыча к ветеринару возили. Помнишь?

— Ну! — лаконично подтвердил он факт нашего знакомства.

— Нас похитили. Мы в погребе сидим. Тут холодно и плохо пахнет, — под конец фразы я уже вовсю хлюпала носом, так мне было себя жалко.

— Так чего надо? — удивился бандит.

— Спасай нас! — заревела я на полную громкость.

Любаша с энтузиазмом присоединилась ко мне, и мы зарыдали уже в два голоса.

— Где погреб-то? — терпеливо расспрашивал Скелет — наша последняя надежда и опора.

Мы с Любашей посовещались, и я объяснила дорогу так доходчиво, как только могла.

— Мы в Малаховке. Если смотреть на озеро, стоя спиной к заводику, то справа. Ближе к железной дороге. Слева от дачи, во дворе которой стоит бульдозер.

— Щас буду, — пообещал благородный бандит и отключился.

От радости мы с Любашей бросились друг другу в объятия и еще немного поревели.

— Ты кому звонила? — немного успокоилась сокамерница.

— Тому, кто назвал тебя «бабкой», — объяснила я.

— Этому хаму!!! — заорала она. — Ты с ума сошла! Да я выцарапаю ему глаза за оскорбление моей легко ранимой личности.

— Вот только попробуй! — погрозила я ей кулаком в темноте. — Он нас сейчас спасать будет от твоих «куртуазных» знакомых. И не вздумай свой характер показывать, а то и второе ухо распухнет, — твердо пообещала я.

Тут Любаша вспомнила о своей травме.

— Посмотри, что с ним? Очень плохо выглядит?

Я почиркала последними спичками и сообщила:

— Пельмень — что надо!

Любаша совсем опечалилась.

— Ну, вот, как же я теперь с таким ухом на работе появлюсь? Я и так больше недели прогуляла, пока с Тенгизом в Сочи ездила, а если нас никто не спасет, и мы здесь умрем от холода, голода или запаха, то меня с работы выгонят…

Секунды ожидания складывались в минуты, минуты — в часы, а часы — в столетия. Время тянулось невыносимо медленно. Мы пристроились у одной из стен. Стояли, прислонившись к кирпичам, сидели на корточках, ходили по периметру. Я на ощупь набрала свой домашний номер и бодрым голосом отрапортовала бабе Вере, что у нас все в порядке, мы культурно отдыхаем на зимней даче, здесь тепло и хорошо пахнет.

По нашим прикидкам, мы сидели в темнице уже дня три, не меньше. Мы обсудили все свои проблемы, поклялись страшной клятвой, что больше никогда ни в какие сомнительные ситуации влипать не будем, замерзли до посинения и здорово проголодались. Для укрепления морального духа мы вполголоса спели «Орленок, орленок, взлети выше солнца» и взбодрились. Чуть громче исполнили «Взвейтесь кострами синие ночи» и прочувствовали небывалую сплоченность рядов. Затем с воодушевлением настоящих революционеров-подпольщиков грянули «Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка». Получилось очень слаженно и бодро. Затем по странной ассоциативности мышления вспомнили «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке» и почувствовали первые признаки грусти. Неожиданно для самих себя затянули «Ой, мороз, мороз, не морозь меня» и нас одолела черная меланхолия. Подчиняясь душевному порыву, мы исполнили «Миленький ты мой, возьми меня с собой», отчего и разревелись.

— Ну, где твой спаситель? — шмыгнула носом Любаша.

И тут наверху что-то забухало, послышался шум отодвигаемой мебели, и крышка подпола откинулась. В ярком прямоугольнике показалась голова Скелета.

— Маша, ты здесь? — поинтересовалась голова.

— Здесь, здесь! — истошно заорала я. — Лестницу скорей давай!

Хлипкое сооружение спустилось в подвал, и я, задрав богемную юбку выше колен, взлетела наверх со сноровкой юнги.

— Витя! — бросилась я ему на шею. — Ты — прелесть!

— Да ладно, чего там… — скромно потупился бандит. — Лаврентий Палыч-то в порядке?

Он аккуратно отлепил меня от своей шеи и поставил на ноги. За его спиной маячили еще три братка с укороченными автоматами, небрежно перекинутыми через плечи.

И вдруг я заметила, как глаза нашего спасителя округлились, а нижняя челюсть отвисла. Его взгляд был прикован к открытому люку подпола. Из темноты показалась сначала одна рука, затем другая, голова с оттопыренным ухом и, наконец, остальные части тела Любаши. Черная тушь под глазами растеклась и придавала ее лицу некоторую полосатость. Серые брючки в обтяжку с грязными пятнами на коленях и пушистый свитер смотрелись в меру трогательно. Вообще, она мне чем-то напомнила Лаврентия. Возможно, роковую роль в ее образе сыграли серый цвет, полоски и болезненный вид левого уха.

Любаша похлопала ресницами и поняла, что произвела на Витю неизгладимое впечатление. Она приосанилась, протянула ему руку и томно представилась:

— Любовь…

Скелет по-гусарски звякнул несуществующими шпорами, изогнулся в полупоклоне и припал губами к ее руке.