Читаем Продавец грез полностью

Я понял мысль, которую учитель пытался донести до сознания психиатра, чувствовал всем своим существом, что он хотел сказать. Когда психиатр занимался мной, он использовал свои приемы и интерпретации. Я сразу же отверг их. Он говорил о самоубийстве, но не конкретного человека с истерзанной душой, который сидел во мне. Его теория могла бы пригодиться в прогнозируемых ситуациях, в особенности в тех случаях, когда пациент желает немедленной помощи, но не в ситуациях, когда он оказывает сопротивление или потерял надежду. Я сопротивлялся. В первую очередь мне был необходим психиатр-человек, а уж потом психиатр-профессионал. Поскольку он подходил ко мне напрямую, я увидел в нем человека, вмешивающегося в мою судьбу, отчего я замкнулся, ушел в себя.

Продавец грез избрал другой путь. Он начал с бутерброда: наводнил мой духовный мир берущими за живое вопросами, подобными питательному веществу, которое проникает в кровеносные сосуды и стимулирует жизнедеятельность клеток. Потом он заговорил об акте самоубийства. Он понял, что я был упрямо сопротивляющимся, И перебил становой хребет моей самодостаточности.

Психиатру, хотя его и назвали поэтом человеческой жизни, не понравилось, что его подвергает настоящему допросу никому не известный оборванец без ученых степеней и званий. Не видно было и его радости по поводу того, что я отказался от мысли о самоубийстве. Вот к чему приводит зависть! Когда я понял это, меня охватила злость, но я тут же вспомнил, что в университетские годы сам неоднократно совершал подобное преступление.

В это время учитель прикоснулся левой рукой к правому плечу молодого начальника пожарных и сказал:

— Мои поздравления, сынок, — вы рисковали ради незнакомых вам людей. Вы — продавец грез.

Произнеся эти слова, он сделал несколько шагов в сторону дверей, к лифту. И я пошел вслед за этим загадочным человеком. Но сюрпризы на этом не кончились. Психиатр посмотрел на полицейского начальника и что-то сказал, но так, разумеется, чтобы мы не слышали. Однако, к моему удивлению, человек, которого я сопровождал, повернулся к ним и одновременно с психиатром произнес ту же фразу:

— Ненормальные. Два сапога пара!

Психиатр, услышав эти слова, покраснел. Как и я, он, наверное, подумал: «Как этому странному человеку удалось произнести одновременно со мной эту фразу?»

Увидев на лице психиатра изумление, незнакомец преподнес нам еще один, последний и незабываемый урок. Он заговорил с психиатром:

— У некоторых безумие очевидно, у других оно протекает в скрытой форме. Какой тип безумия характерен для вас?

— Нет у меня никакого безумия. Я нормальный! — эмоционально отреагировал профессионал в области психического здоровья.

На что продавец грез ответил:

— Ну так вот, а мое безумие у всех на виду.

Вслед за этим он повернулся к ним спиной и пошел, положив руки на мои плечи. Сделав три шага, он посмотрел вверх и произнес:

— Боже, упаси нас от «нормальных»!

<p>Раскрепощение ума</p>

В лифте мы спускались молча. Я — задумавшись, продавец грез — сохраняя спокойствие. Он посвистывал, уставившись в одну точку, и полностью ушел в себя. Можно было подумать, что он с удовольствием пробегал по извилистым путям своего сознания. Потом мы прошли через огромный вестибюль, богато украшенный люстрами, старинной мебелью, а еще — громадным столом черного мрамора, за которым восседал дежурный администратор гостиницы. Только сейчас я понял, что это красиво. Раньше все это казалось мне ужасным, поскольку я смотрел на мир через непробиваемый туман свойственных мне ощущений.

На улице горели фонари, освещавшие толпу, жаждавшую услышать новости, сообщать которые мне никак не хотелось. Честно говоря, я предпочел бы спрятаться, забыть о скандальном происшествии, перевернуть страницу и больше ни секунды не думать о своей боли. Понимая, что привлек к себе внимание из-за решения свести счеты с жизнью, я испытывал неприятное чувство глубочайшего стыда. Но возможности каким-то чудом перенестись в иное место у меня не было, и я должен был

предстать перед публикой. В какой-то момент я разозлился на самого себя. Подумалось: «Ведь были же иные пути решения моих проблем; почему я не выбрал их?» Однако боль слепит нас, анеудача притупляет ум.

Когда мы вышли из здания «Сан-Пабло» и прорвали кордон, изолировавший нас от публики, мне захотелось закрыть лицо и быстро выйти на свободу, но это оказалось невозможным, ибо людей собралось так много, что бежать было просто некуда. Представители прессы хотели знать, что случилось. Я нес свой крест, низко опустив голову. Продавец грез, дабы не смущать меня, от ответов на вопросы уклонился. Никто не знал, что произошло на крыше высотного здания. Мощный нажим, который я испытал со стороны загадочного человека, остался лишь в моей памяти.

По мере того как мы, уйдя от вопросов представителей СМИ, пробирались сквозь толпу, мной овладевал страх. К нам относились как к знаменитостям. Я обрел известность по причине, которая меня отнюдь не радовала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология / История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное