Продавец иллюзий, или Маска страсти

Он еще крепче прижал меня, и я почувствовала, как меня оставляют силы. Его руки лихорадочно заскользили по моему телу. Желание разгоралось все сильнее и сильнее. Оно стало почти нестерпимым, и у меня перехватило дыхание. Но Алексей медлил, словно дразня меня. Его губы исследовали мои, пробуя их на вкус, и я запрокинула голову.

– Ты сладкая, – шепнул он.

Потом была кровать, залитая лунным светом, его глаза, которые вбирали всю меня – от волос до щиколоток, я таяла там, в этом пространстве-зазеркалье, и мне не хотелось оттуда выбираться. Я заблудилась в лабиринте вздохов, переплетенных рук, неясной мечты и волнующих поцелуев…

Я уснула на его локте, думая о том, что все только начинается…

Утром я открыла глаза и повернула голову вправо. Алексея рядом не было. И меня охватила настоящая паника.

– Алексей!

– Я здесь. – Он вырос в дверях. Капельки воды стекали с волос. – Я был в душе.

– Ох, – я приподнялась на одном локте. – Как же я испугалась.

– Чего? – Он подошел и сел рядом. От его тела шел пар. Я положила руку ему на спину и провела по ней. Кожа гладкая, упругая, рельефные мышцы. Я поцеловала его чуть повыше лопаток и приникла к нему.

– Я так рада!

– Чему?

– Что ты рядом!

– Взаимно. – Он повернулся ко мне. Провел рукой по волосам и поцеловал в правый глаз.

– Проснулась?

– Еще не совсем.

– Хочешь, разбужу? – прошептал он, слегка кусая мои губы.

– Ты еще спрашиваешь! – и я обхватила его обеими руками за шею.

За завтраком мы молчали. Я пыталась что-то сказать, но Алексей жестом останавливал меня.

– Когда я ем, то глух и нем.

– Это уже устарело, – запротестовала я.

– Эта мудрость на все времена. Я вижу: ты уже хочешь говорить о деле. Подожди, я думаю. Не хочется приступать к неприятному разговору за завтраком. Потерпи еще немного.

Когда мы закончили и я вымыла посуду, Алексей спросил:

– Хочешь кофе?

– Еще от одной чашки не откажусь.

– Голова тебе сейчас нужна светлая, ясная. Так что я сейчас заварю.

– Давай я!

– Сиди, женщина. Дай мне поухаживать за тобой. А то потом скажешь, что я медведь неотесанный.

Поставив две чашки кофе, он взял лист бумаги.

– Ты можешь вспомнить свой последний разговор с мужем?

– Ради бога! Не называй его так. Он мне такой же муж, как Обама – папа, – поморщилась я. – Не травмируй лишний раз мою нежную душу!

– Не буду. Тогда – давай.

Я задумалась и начала свой рассказ:

– Я обвинила Александра в убийстве Бергер и ее мужа, но он все отрицал. Я думаю, что это он ранил меня на яхте, но он тоже не признался в этом. Он сказал только, что мне нужно выехать в Германию. Я сказала, что я никуда не поеду после этого обмана и вообще – он должен меня выпустить, а не держать в заточении. И тогда он…

Я замолчала, вспомнив реакцию Норкина: расширенные глаза и плескавшееся в них безумие. Усилием воли он взял себя в руки и снова обратился ко мне. Но мне показалось, что ему это далось с большим трудом. И если бы не выдержка, то он бы меня ударил, настолько силен был его гнев.

– Я тебя не тороплю. Я понимаю, что тебе неприятно говорить об этом, но по-другому мы не продвинемся ни на шаг, так и будем блуждать по кругу в который раз. Здесь важно вспомнить все: интонации, мелочи, то, что он сказал или, по-твоему, пропустил.

Я наклонила голову.

– Нет-нет. Со мной все в порядке. И ты прав. Чем раньше мы разберемся в этом вопросе, тем яснее будет – куда нам двигаться и как действовать. Александр пытался меня убедить, что эта поездка необходима и он выпустит меня на свободу после нее. Я не соглашалась, точнее, не верила ему. Тогда я сказала, чтобы он дал мне гарантии, я не могу так просто согласиться и играть по его правилам. Вот эта фраза его и добила. Он сказал, что у меня нет другого выхода, как только следовать его советам. Иначе я сильно пожалею.

Все это я торопливо рассказала Алексею, стараясь поскорее избавиться от непосильной ноши. Я боялась, что он будет смеяться или жалеть меня. Я не хотела даже жалости, она казалась мне оскорбительной. Но, взглянув на его лицо, я поняла, что он находится в глубокой задумчивости, и у меня отлегло от сердца. Он понял все правильно.

– Утешать я тебя не стану.

– Спасибо.

– Просто я понял твой характер: максимум независимости и минимум сентиментальности, свойственных женщинам. То есть ты находишься в постоянной борьбе с собой. А это нелегкий труд.

Я открыла рот: как же хорошо он меня понял! Мое упрямство и строптивость, нежелание подчиняться обстоятельствам, за что меня так ругала мать. Мой бунт против существующего порядка вещей начался в тот момент, когда я очертя голову решила выйти замуж за незнакомого человека, лишь бы не жить как все. Но побег от тети Любы с ее бухгалтерской мечтой был прыжком в неведомое. Я не боялась и не раздумывала, потому что жизнь в Косых Кручах, да и в районном центре казалась мне просто невыносимой.

– Ты удивлена?

Я пожала плечами:

– В общем-то, нет.