Продавец лошадей (ЛП)

А у нее разве горя нет? Три сестры, бедность и бесчисленные племянницы и племянники. Да оставь Джорджа в обществе шумных и крикливых детей Рут, он бы меньше чем через час счел бы себя любимцем фортуны. И сбежал бы с неприличной для джентльмена скоростью. А вот ей некуда сбегать.

В ту единственную встречу Уорлегган показался ей скорее угрюмым, нежели опечаленным. И очень надменным. Свою утрату он явно предпочитал переносить сам, одиночество его не тяготило. Его никогда не заботило, что о нем подумают люди. Потому, наверное, его так боялись и ненавидели.

Гувернантка? Для его дочери? Да как он смеет! Сжечь его наглое послание, сказать лакею, что ответа не будет, и никогда больше о том не вспоминать. Вот как должна на ее месте поступить леди.

Пейшенс вернулась в дом и поделилась с сестрами содержанием письма.

— Какая наглость!

— Кем он себя возомнил?

— Человеком, который может купить все.

Сегодня Рут опять приведет своих детей, Тренеглосы плодятся как кролики. А кто она сейчас? Нянька? Гувернантка? Нет, хуже. Нянькам и гувернанткам хотя бы платят. А там всего одна девочка. Которая наверняка не доставит особых хлопот.

— Но ты, разумеется, ему откажешь? Поставишь выскочку на место?

Пейшенс ничего не ответила. Какое-то время она молча разглядывала свое старое платье, обшарпанную мебель и надоевшие лица сестер. А потом взялась за перо…

Сэр Джордж был разочарован. От его так называемого сына ничего хорошего ждать не стоило. Он и не ждал. Но возлагал определенные надежды на дочь. И напрасно.

Никакого изящества, никакой хрупкости Элизабет. Нет и в помине ни ее белокурой нежности, ни ее небесных глаз. Волосы и глаза темны, как и у него. Нос у дочери обещал стать немаленьким, а руки были слишком велики для леди. Сними с нее дорогое и модное платье, надень передник и чепец — и нипочем не отличишь от крепкой и здоровой крестьянки.

Его плебейская кровь пересилила голубую кровь Элизабет, что было весьма обидно. Урсула подобно дочке Бассета могла привлечь мужчину только величиной приданого. Две самые богатые девушки графства были вполне заурядны во всем остальном. Однако Франсис Бассет хорошо играла и пела, и она — дочь пэра. А он пока только рыцарь, и Урсула не обладает музыкальными способностями. В отличие от своей матери. Он запретил ей и близко приближаться к арфе Элизабет.

И петь запретил. Не было у нее ни слуха, ни голоса.

От кривых и косых вышивок дочери он морщился. Танцевала дочь не более чем сносно. Неплохо держалась в седле.

Успехи Урсулы были невелики, а манеры ужасны. И приходящие учителя дело не спасали.

Джордж винил в этом свою мать, та до сих пор вела себя не как хозяйка огромного роскошного особняка, а скорее, как опытная служанка, которую повысили до экономки и теперь она всеми силами бережет хозяйское добро.

Его мать, разодетая в лучшее, что можно было купить за деньги, сама заходила на кухню и спрашивала, почем брали мясо. И зелень. И рыбу. И где брали. Всех поставщиков она желала знать лично. А раньше лично к ним ездила и торговалась. Хорошо хоть с возрастом перестала это делать.

Джордж давно махнул на мать рукой. А слуги привыкли. Он хорошо платил. И жалованье никогда не задерживал.

А кто станет болтать — уволит без рекомендаций. Или такое напишет, что больше ни в один дом в графстве их не возьмут. Слуги знали, что он вполне на это способен.

Переделать мать Джордж давно отчаялся. Он уже радовался и тому, что она перестала сама ходить на рынок вместе со слугами. Какой был позор. Отец проявил тогда чудеса терпения и убедил маму больше так не делать. А на упреки Джорджа резко ответил, что мать — превосходная хозяйка и всегда в него верила, как никто другой. И ни одна леди в графстве ей и в подметки не годится. Пусть Джордж сначала найдет такую же преданность и заботу в собственной жене, а потом уже говорит. Никакого желания спорить с отцом у него не было, и больше они на эту тему никогда не говорили.

Мать, уже давно ставшая богатой женщиной, но так к богатству и не привыкшая, все так же торговалась с портнихой. Не ради денег, как в молодости, а исключительно для собственного удовольствия. Дружила с кухаркой. Чуть ли не по-матерински опекала недавно нанятую экономку. Предыдущая, явно знающая об их семье больше, чем ему бы хотелось, к облегчению Джорджа скончалась. И какие манеры будут после этого у его дочери?

Единственную внучку мать обожала и никаких недостатков в Урсуле не видела. Как и в нем. Только от этого никому легче не было.

Элизабет упрекнула бы его, что он пренебрегает дочерью. Если бы была жива.

Может, выписать опытную гувернантку из столицы? Которая подолгу служила в хороших домах? Но при мысли, что гувернантка, выписанная из Лондона, увидит, как его мать сплетничает со слугами, сэра Джорджа бросило в дрожь. Нет уж. Он поближе поищет.

А Пейшенс Тиг болтать не станет. Не осмелится болтать.

От этого письма он получил даже некоторое удовольствие. После внезапной кончины Элизабет у него осталось не так много радостей.