Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем

Наша уютная квартира теперь оказалась совершенно неподходящей. Нам надо было бы, разумеется, приобрести дом. Но могли ли мы позволить его себе? Я лишь недавно стал выплачивать себе заработную плату. И в каком районе города должны мы его приобрести? А где расположены лучшие школы? И каким образом намеревался я изучить цены на недвижимость и выяснить все про школы да еще сделать уйму других дел, связанных с покупкой дома, управляя недавно созданной компанией? Разве это возможно — управлять стартап-компанией, одновременно создавая собственную семью? Стоит ли мне вернуться к бухгалтерскому учету или преподаванию или же найти что-либо более стабильное?

Откинувшись в своем удобном кресле, уставившись в потолок, я каждый вечер пытался привести себя в спокойное состояние. Я говорил себе: жизнь — это рост. Ты либо растешь, либо умираешь.

Мы нашли дом в Бивертоне. Небольшой, площадью всего 1600 квадратных футов (149 кв. м. — Прим. пер.), но у него был свой участок земли размером с акр (0,4 га. — Прим. пер.) и небольшой загон для лошадей, а также бассейн. Перед домом росла огромная сосна, а за домом — японский бамбук. Мне дом понравился. Более того, я его узнал. Когда я был ребенком, мои сестры спрашивали меня несколько раз, как выглядит дом моей мечты, и однажды они дали мне угольный карандаш с блокнотом и заставили меня нарисовать его. После того как я с Пенни въехал в новый дом, мои сестры раскопали старый рисунок. Он в точности походил на наш дом в Бивертоне.

Стоил он тридцать четыре тысячи долларов, и я испытал гордость, что у меня в сбережениях есть 20 процентов от этой суммы. Но, с другой стороны, я намеревался использовать эти сбережения для покрытия многих своих кредитов, взятых в «Первом национальном банке». Поэтому я отправился переговорить с Гарри Уайтом. «Мне нужны мои сбережения для первоначального взноса за дом, — сказал я, — но я отдаю дом в залог».

«О’кей, — сказал он. — В этом случае нам нет необходимости консультироваться с Уоллесом».

Той ночью я сказал Пенни, что, если «Блю Риббон» загнется, мы потеряем дом. Она положила руку себе на живот и села. Это был как раз тот случай отсутствия безопасности, которого она всегда клялась избегать. «О’кей, — продолжала она повторять, — о’кеееей».

Когда столько было поставлено на карту, она считала, что просто вынуждена продолжать работу в «Блю Риббон» во время своей беременности. Она пожертвует всем ради спасения «Блю Риббон», даже своей глубоко спрятанной мечтой закончить колледж. Когда же она физически отсутствовала в офисе, она продолжала заниматься оформлением заказов по почте непосредственно из нашего нового дома. Только за один 1969 год, несмотря на утреннюю слабость, опухшие колени, прибавление в весе и постоянную усталость, Пенни выполнила полторы тысячи заказов. Некоторые из заказов были не более чем грубой обводкой стопы, присланные из отдаленных мест, но для Пенни это было неважно. Она должным образом подгоняла обводку к кроссовкам соответствующего размера и заполняла бланк заказа. Продажа каждой пары обуви была на счету.

Одновременно с тем, как с ростом моей семьи прежнее наше жилье оказалось недостаточным по размеру, то же самое произошло и с моим бизнесом. Одна комната за стенкой пивнушки «Розовое ведерко» далее не могла вместить всех нас. Кроме того, мы с Вуделлем устали кричать, чтобы услышать друг друга, перекрикивая рев музыкального автомата. Поэтому каждый вечер после работы мы отправлялись перекусить чизбургером, а затем колесили в поисках офисного помещения.

С точки зрения логистики это выглядело кошмаром. Вести машину приходилось Вуделлю, потому что его инвалидная коляска не помещалась в моем «Кугаре», и я постоянно испытывал чувство вины и неловкости из-за того, что меня везет шофер с таким количеством физических ограничений. Я также с ума сходил от переживаний, потому что во многие офисы, где мы были, можно было попасть, поднявшись на целый пролет по лестнице. Или на несколько лестничных пролетов. Это означало, что мне пришлось бы поднимать и спускать по ним Вуделля на инвалидном кресле.

Такие моменты служили мне болезненным напоминанием той реальности, в которой жил Вуделл. В течение обычного рабочего дня Вуделл был настолько позитивен, настолько энергичен, что об этом легко забывалось. Но, выкатывая его наружу, маневрируя с креслом, поднимая и опуская по лестнице, я неоднократно поражался, насколько уязвимым и беспомощным он был. Я едва слышно молился: Боже, не дай мне уронить его. Боже, не дай мне уронить его. Услышав меня, Вуделл напрягался, и его напряжение заставляло меня еще больше нервничать. «Расслабься, — говорил я. — Я еще не потерял пациента — ха-ха!»