Продавец приключений

И тут, словно с неба свалился, перед нами возник вездесущий оркестр. У музыкантов ещё трепетали длинные чёрные хвостики фраков.

– Прошу побыстрее, маэстры! – лихорадочно закричал дирижёр. – Три! Четыре!.. Катастрофично!.. Ещё катастрофичней!.. Полная катастрофа!

– Да замолчите! Я вас сегодня не звал! – воскликнул Пыпин с досадой.

– Извините, почтеннейший хулиган. Но мы не могли удержаться! Ведь это же преступление века! Вы сбили юнгу с истинного пути! И мы просто обязаны подчеркнуть весь трагизм этой катастрофы. Средствами своего скромного искусства, конечно, – возразил дирижёр и сконфуженно добавил: – Мы немножко опоздали. Преступник уже завершил своё чёрное дело. Но кто знал?! Кто знал, что наш знаменитейший, стойкий из стойких юнга не устоит?!

– Но это только половина факта, – возразил, в свою очередь, Пыпин. – В то же самое время юнга Иван Иванович привил мне стремление к добру. И мне очень стыдно за своё хулиганское прошлое. Не верите? Тогда смотрите! – И он смахнул рукавом набежавшую слезу.

– Тогда сделаем так, – не смутился дирижёр, – одна половина оркестра будет играть ликующий туш, а вторая поведёт тему ужасающей катастрофы.

А мне было очень обидно. Добиться в конце концов полной победы и одновременно потерпеть такое сокрушительное поражение…

Глава пятнадцатая, которой предстоит сыграть почётную роль эпилога

Догорели воображаемые дрова в воображаемом камине. Затихла воображаемая метель. Потому что за окном стояло тёплое солнечное лето. И потому что мой рассказ подошёл к концу.

Мы сидели перед потухшим воображаемым камином – я и я. Два пенсионера Пыпина. Два Ивана Ивановича. И молчали, всё ещё находясь во власти воспоминаний.

Потом я открыл школьную тетрадь и начал писать послание всем ребятишкам Земли. Я сочинял его в стихах. Мне хотелось, чтобы дети усвоили мораль из нашей весьма поучительной истории.

Первые строки послания будто сочинились сами, едва моё перо прикоснулось к бумаге.

Не выходите из себя!
Назад возврата нет!

– А разве так уж плохо, когда возврата нет? – обиделся двойник, заглянув в тетрадку через моё плечо.

– А что же тут хорошего? Это ведь мне случайно удалось вернуть своё сбежавшее отрицательное «я» и перевоспитать его на личном примере. Не каждому так повезёт. И даже мой фантастический успех и тот ещё нельзя считать окончательным.

Я пристально взглянул в глаза своему двойнику. В моей памяти ещё жило позорное поражение – тот случай с личными брёвнами, после которого только с большим трудом мне удалось восстановить свои положительные качества в прежнем виде. И хотя двойник в последние годы вёл себя смирно, я хотел, чтобы он успокоил меня.

– М-да, мало ли что в жизни бывает. Разве можно ручаться заранее, – философски произнёс двойник, отводя глаза.

И так он каждый раз ускользал от ответа, лишая меня полной уверенности.

Я бы, наверное, очень расстроился, но тут, словно в утешение, у меня родились две новые строчки:

А если ты раз
                            д
                                во
                                    и
                                        лся́!
Будь добр, держи ответ!

Пока один «я» сочинял стихи, другой придирчиво следил за его занятием.

– Я, конечно, ничего не смыслю в поэзии. Но по-моему, «раздвоился» не помещается в стихотворный размер. И потом, даже мне известно, что в этом слове ударение ставят совсем но там, – заметил двойник, дыша над моим затылком.

– Во-первых, я не виноват, что слово «раздвоился» такое длинное. А во-вторых, ты хочешь, чтобы я ещё ко всему и был гениальным поэтом? Не слишком ли? – отпарировал я.

Признаться, я схитрил. Мне ничего не стоило найти подходящую рифму, но тогда бы литературные критики получили долгожданный повод и разразились тучей хвалебных статей. А смысл моего послания и так будет ясен ребятам.

И я смело продолжал:

И не вали на педсовет,
Борись с собою сам!
Такой даю тебе завет
И всем ребятам. Пам!

Мне очень нравилась рифма «пам». Она звучала как заключительный удар медной музыкальной тарелкой. Па-а-ам! Но я слукавил, скрыл от себя своё удовлетворение.

– Ты прав, – сказал я, кривя душой с самыми лучшими намерениями. – Плохие получились стихи. Рифмы «сам» и «пам» никуда не годятся. Да и что ещё можно ждать от меня? Фигуры, незаслуженно раздутой моими современниками?

– Положим, стихи не так уж и плохи. Пожалуй, они под стать моей песенке. Помнишь: «Дети, дети обоего пола…» – промурлыкал двойник и хитро подмигнул. – И не такой уж, признаться, раздутый… Вынести такие испытания!

– Если уж говорить об испытаниях, то самые трудные из них выпали на долю моей многострадальной скромности, – уточнил я на тот случай, если бы кто-то каким-то образом подслушал наш разговор.

– Да-да, ты сказочно скромен! – подхватил двойник намеренно громко для тех, кто мог всё же случайно подслушать. – Я хотел сказать: если бы не твоя скромность… – Он подался в мою сторону, искушающе зашептал: – Мы-то с тобой понимаем, что она у тебя самая смелая, самая находчивая, самая мудрая, самая…