Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

— Он просто сидел на скамейке и кормил голубей. Всю жизнь. А думал, что идет вперед. Думал, что живет.

— Давай прогуляемся, Ника.

Девочка встала, и ребята медленно побрели по скверу.

— Уже конец мая. Третий лик весны — это будет лето? — спросила Ника, когда они вышли на улицу Металлургов.

— Третьего лика не будет, — тихо ответил Ское.

— Почему? — Ника повернула лицо к мальчику и во все глаза смотрела на него.

— Я не буду снимать.

— Давай сходим туда, в тот подъезд. Вдруг упадет концовка сказки?

— Не получится.

— Можно досочинить ее самим, — Ника хваталась за соломинку. На самом деле она предлагала решение, но у нее было отчетливое чувство, что она именно хватается за соломинку. Ское безнадежно смотрел себе под ноги, и голос его звучал как-то…

— Что с тобой, Ское? — шепотом спросила Ника.

— Ничего. Все в порядке.

— Нет, не в порядке.

— Я провожу тебя домой.

Дальше шли молча до самого подъезда Ники. У дверей остановились. Ское смотрел в асфальт. Девочка расценила его грусть по-своему.

— Давай все-таки сходим в тот подъезд. Вдруг упадет?

— «Сказка становится былью».

— Что это?

— Так было написано на двери.

— Ты ходил? Сказка падала с неба? — Ника округлила глаза.

— Да.

— И что в ней было? Чем все закончилось у принца с волшебницей?

Ское наконец посмотрел в глаза Нике. Он долго молчал.

— Учебный год заканчивается, — сказал он. — Через два дня.

— Ну и что?

Что-то в его взгляде, в голосе заставило ее затаить дыхание. Хотя он говорит всего лишь про учебный год. Ну, заканчивается — что с того?

— Я уезжаю, — сказал Ское.

— Когда? — на автомате спросила Ника, а пальцы ее рук похолодели.

— Через два дня.

— Через два…

— Обратно…

— Но ты же можешь не уезжать! Тебе же не обязательно уезжать!

— … в Швецию.

— Ское.

Ника хотела спросить, надолго ли, но вместо этого просто разглядывала масляное пятно на асфальте. Кто-то парковал машину, и осталось пятно. Оно осталось.

Кажется, Ское что-то говорит. А что?..

— Не знаю, когда вернусь. И вернусь ли…

Ника сначала услышала этот звук — резкий, отраженный эхом в арке, а потом только заметила свою руку. Она дала Ское пощечину.

Он молчал и смотрел в сторону. Медленно провел рукой по щеке.

— Я запомню это как поцелуй твоей ладони и моей щеки, — и усмехнулся.

Ника встала на цыпочки, потянулась вверх и коснулась губами этой самой щеки.

— Ника… — услышала она шепот, увидела влажные глаза Ское совсем рядом. В каких-то сантиметрах от ее лица, они здесь, близко — его глаза…

— Вадим, — проговорила Ника и испугалась. Нет, не того, что он придет разбираться, не его ревности.

Она увидела его через плечо Ское. Вадим сидел на качелях, те слегка покачивались. Когда их глаза встретились, он вздрогнул, как от боли, и отвернул лицо. Как будто ему неловко от того, что он увидел. Ника испугалась того, как он обмяк на этих качелях — как плюшевая игрушка под дождем.

Ское обернулся и тоже увидел Вадима. Качели тихонько постанывали. Вадим глядел на свои ботинки.

— Иди домой, Ника, — сказал Ское.

Девочка глядела на сгорбившуюся на качелях фигурку. Ей хотелось подойти и погладить его по голове. Но это было бы… Какими глазами он на нее посмотрит?

— Не волнуйся, — сказал Ское, на мгновение взял Нику за руку и тут же отпустил. Девочка повернулась к подъездной двери, прикоснулась к холодной металлической ручке. Ледяной комок поселился в ее груди и давил, давил. Ника зашла в подъезд — ноги сами зашли. Она медленно передвигалась по ступеням вверх. Вдруг возникла мысль: у нее есть окно! Она еще успеет посмотреть на него в окно! Ника ускорилась. Скинула туфли в прихожей, забежала в свою комнату, отдернула занавеску. В свете дворового прожектора Ское приближался к качелям, а Вадим все так же сидел, все в той же позе потерянной игрушки.

— Прости меня, Вадим, — тихо сказал Ское.

Тот молча вглядывался в свои ботинки. Ское оперся спиной о стойку качелей и смотрел на друга.

— Вадим…

— День рождения — грустный праздник, да?

— Я уезжаю. Обратно в Швецию. Как только закончится четверть.

— Хорошо.

Воздух, казалось, замер. Фонарь резал глаза, а за ним в небе блестела луна, похожая на кусок сыра. Что-то невидимое вонзалось в Ское острой болью с каждым вдохом.

— Мне будет вас не хватать, — сказал он после очередного такого вдоха. — Тебя и Ники.

— Ники.

— И тебя. Ты мой друг.

— Нет.

— Вадим…

— Уже нет.

Ское уставился себе под ноги. На луну наползал ватный диск облака, чтобы стереть ее с неба, но мальчик больше не смотрел на небо. Он сделал новый вдох.

— Пусть так, — проговорил он глухо. — Только… Ника тут ни при чем.

Вадим поднял глаза на Ское.

— Любишь ее?

— Я уеду, и у вас все будет хорошо.

— Любишь?

Стекло от дыхания запотевало. Ника водила пальцем, получались слова. Из слов получались строчки.

Неба узор

Голыми ветками

Лег на мокрый асфальт.

Синий твой взор,

Нежный, обветренный,

Тает, и тает, и та…

Надену свой дождь,

Пойду по проспектам

Нехоженым, тихим, ночным.

Город мой — ложь,

Он врет беспросветно