Слесарь, привалившись к стене, почувствовал какую-то необъяснимую слабость в животе. В голове, вызывая тошноту, крутилось заезженной пластинкой – «кошмар, кошмар, кошмар…» Если бы сейчас, на этом самом месте, его обвинили бы в шпионаже в пользу Гондураса, ему было бы не так стыдно, как за этот чёртов холодильник.
– Умрите! Вы сама жестокость, разбившая моё сердце! – заключила соседка.
– Кузьмич не виноват, – вступился за него Ангел.
– А вы, собственно, кто будете? – не скрывая любопытства, спросила Вихляева.
– Брат мой, – выдохнул Кузьмич, «освежая» лестницу перегаром, – Альбертом зовут.
– Интересно, очень интересно. С каких это пор у вас родственники объявились? Ах, ну да! Видимо, из соседней закусочной, – съязвила Вихляева. И, всмотревшись в Ангела, всплеснула руками: – Неужели это вы – тот самый Альберт, великий физик?
– Ещё какой физик, всем физикам – физик! Даже больше того – чудотворец, – заверил слесарь.
– Как? И вы родственники? – недоумевая, захлопала глазами Вихляева. – Быть этого не может. Ведь гений и злодейство несовместны… – Она перевела взгляд на Кузьмича.
– Что вы, что вы, – запротестовал Ангел, – Кузьмич мой брат и сама благодетель. Что же касается холодильника, то мы его починим.
– Непременно, – закивал головой слесарь. – Лучшим образом, всё будет в полном ажуре.
Дверь в квартиру Вихляевой приоткрылась. Сначала оттуда вырвались звуки головокружительной сороковой симфонии Моцарта. Затем из неё потянуло необыкновенно вкусным ароматом шипящей на сковороде картошкой с румяной корочкой и золотистым лучком, хрустящими душистыми гренками из ржаного хлеба на постном масле. О-о-о, это было нечто! Запах вкуснятины, стелившийся по каменным уступам лестницы, невидимой, но так хорошо пахнущей скатертью-самобранкой, и виртуозное исполнение симфонии, несущейся по подъезду солнечным ветром, вдыхая жизнь в серые стены, проникали во все щели и замочные скважины, заставляя соседей не только из любопытства прикладывать к двери уши, но и носы. И наконец, из квартиры на лестничную площадку, важно ступая, вышел большущий чёрный Ворон.
– Так вот ты какая, белая горячка, – сказал Кузьмич, вытирая рукавом со лба холодный пот, и, проморгавшись, добавил: – Ну, уж не такая она и белая.
– Казимир, голубчик, не устраивай сквозняков и потрудись вернуться домой, простудишься, – обратилась к Ворону Вихляева.
Ворон сверкнул глазом и, оглядев таких непохожих друг на друга родственников, вдруг произнёс:
– П-р-р-р-ивет!
– Однако! – изумился слесарь и, громко икнув, покосился по сторонам. – Пардон, – сказал он и, всматриваясь в странную птицу невероятных размеров, спросил: – Ты кто?
– А ты что, уполномоченный, чтобы допрос устраивать? – возмутился Ворон. – Или любопытства ради?
В голове у Кузьмича в мгновение ока просветлело.
– Упаси господи! – замотал он головой, разгоняя остатки хмеля. – Ради, ради…
– Моцарта любишь? – спросил Ворон.
– Как родного, – ответил Кузьмич.
– А родственник твой?
– Просто обожает! Ни дня без Моцарта!
– Заходи! – сказал Ворон, распахнув дверь крылом.
– Милости просим и вас, Альберт, – пригласила Вихляева.
– Только после вас, – учтиво пропуская вперёд хозяйку, сказал Ангел.
– Вы проходите, проходите. Я присоединюсь чуть позже. Возникли дела, не терпящие отлагательств, – конфузя Ангела, бегающими чёртиками в глазах и улыбкой Джоконды, проговорила Вихляева, и добавила: – Есть, знаете ли, и у нас, у женщин, свои маленькие тайны.
Слесарь, движимый желанием вернуть себе высокое звание героя, засучив рукава, шагнул в квартиру, как на амбразуру. Увлекаемый его рвением и дабы оправдать доверие хозяйки, вслед за ним поспешно переступил порог и Ангел.
– Инструмент и холодильник в ванной комнате, – вдохновила их на подвиг Вихляева.
Местонахождение холодильника в ванной было весьма странным, хотя и не вызывало особого удивления до того момента, пока они воочию не увидели то, что величалась «холодильником».
У Кузьмича, пережившего не одно историческое событие и повидавшего многое в своей тревожной жизни, схожей с легендарным прошлым матроса Железняка, округлились глаза и перехватило дыхание.
Изумление перед мощью технической мысли Вихляевой вызвало у него почти минутный паралич. Что же касается Ангела, то произведённое на него впечатление от мирского чуда-агрегата ограничилось приступом икоты и риторическим вопросом: «Это что – Бастилия?»
Холодильник представлял собой громадный железный сейф, выкрашенный в чёрный цвет, с многочисленными засовами. Он занимал почти всю площадь ванной комнаты, оставляя небольшое пространство для душа с маленьким чугунным корытом. От торчащей из стены водопроводной трубы с медным вентилем внутрь сейфа уходил змеевик от самогонного аппарата. По его спирали пробегала холодная вода и сливалась в трап водостока. Этот-то змеевик и дал течь. Он – капля за каплей – пополнял подставленный под него эмалированный тазик.