Продавец троллей

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока я читал письмо Альберта, и я внезапно почувствовал себя усталым стариком. Ведьмы достигли того, к чему стремились. Но я понимал, что должен сделать последнюю попытку, чтобы сохранить то, что ещё возможно спасти. Иначе весь мой труд и труд моих предков окажется напрасным. И я понимал, что сейчас дорог каждый час!

Поэтому я не стал терять ни минуты на дальнейшие размышления. Путь из Константинополя в Германию не близок, так что во время путешествия у меня ещё была возможность хорошенько обо всём подумать. Поэтому я схватил самую большую сумку и наполнил её всем, что, по моему разумению, могло пригодиться. Я не стал писать ответного письма Альберту Шмидту, полагая, что прибуду туда раньше, чем до него дошло бы моё послание.

И вот я отправился в путь. Мне никогда не забыть этого дня! Не прошло и часа после того, как я получил письмо Альберта, как я уже запирал за собой дверь башни. С утра до вечера я всё время был в пути, стараясь не останавливаться и ночью. Много ночей я провёл, трясясь по колдобинам разъезженных дорог, по которым лошади влекли мой экипаж. Мне оставалось только, уставясь в темноту за окном, предаваться моим мыслям и терзаться страхом, что не доеду вовремя. Однажды ночью, когда мы проезжали Венгрию, наш экипаж среди бездорожья остановила шайка лесных разбойников. Мой гнев был так ужасен, что я тотчас же вышел из кареты и им пришлось испытать на себе всю мощь Кастанака. Однако эта демонстрация, к сожалению, напугала и возниц, так что наутро в Братиславе они отказались везти меня дальше. Эта заминка задержала меня едва ли не больше, чем встреча с какими угодно разбойниками, однако, потратив целое утро на поиски, я всё же нашёл другую почтовую карету, отправлявшуюся в северном направлении.

Наконец после путешествия, которое показалось мне самым долгим и тяжёлым из всех, какие только бывали у меня в жизни, я прибыл в Германию, в Саксонскую землю. Однако в городе оказалось не так-то просто найти кучера, который согласился бы доставить меня на Блоксбергскую пустошь. В конце концов отыскался один, который согласился на это за солидную плату. Было уже далеко за полдень, а я знал, что любой возница повернёт назад, чтобы поспеть обратно в город до наступления темноты. И вот мы помчались во весь опор, направляясь в сторону пустоши. Я глядел в окно на столь хорошо знакомую мне местность, на изучение которой мои предки положили столько сил. Пустошь всегда была суровой и продуваемой всеми ветрами. Однако я сразу увидел, что многое тут изменилось в худшую сторону! Редкие домики, мимо которых мы проезжали, имели заброшенный и запущенный вид, нигде не видно было ни одной живой души. Вдалеке вздымался Блоксберг, и мне показалось, что склоны его ещё больше почернели против прежнего.

Но больше всего меня поразило, что во многих местах совсем исчез вереск, а сохранившаяся растительность казалась засохшей и точно спалённой пожаром. В прежние дни здесь всюду можно было видеть сотни зайцев, скакавших по вереску, нынче же лишь изредка мне попадался на глаза одинокий зайчишка, пугливо перебегавший из одной ямки в другую. Сейчас я сам воочию убеждался, что Альберт не преувеличивал, когда говорил в своём письме, что жизнь тут сильно изменилась. После долгого пути, который я проделал наедине со своими тревожными мыслями, и поездки по пустоши, во время которой я увидел, как сильно она изменилась, я прибыл в хижину Альберта в самом мрачном настроении.

Оставалось не больше часа до захода солнца, и возница даже не захотел подождать, пока я дойду до дома и постучусь в дверь.

— На вашем месте, — сказал он, — я бы сразу повернул назад. У хижины нежилой вид, а до захода солнца остался один час. Но решайте прямо сейчас, потому что я поворачиваю и поскачу назад во весь опор!

Я только усмехнулся на такое предложение: чтобы я, Кастанак-Бернар Састрафен, проделав путь в полторы тысячи миль, проехав на лошадях две недели, не вылезая из кареты ни днём ни ночью, теперь, добравшись до места, вдруг взял и вернулся! Я заплатил вознице и попрощался, затем направился к одинокой хижине Альберта Шмидта. Однако должен признать, что возница был прав. Вид у хижины и впрямь был нежилой и покинутый. Я постучался, и мои тревожные предчувствия подтвердились. Никто мне не отворил дверь, а обойдя вокруг дома и заглянув в оконца, я не только не обнаружил там никаких следов Альберта, но даже и того, что он был тут недавно. В очаге не горел огонь и далее не было видно углей. Нигде не вялилось мясо и не заметно было, чтобы здесь готовилась какая-то пища.

Я вернулся к двери, чтобы попытаться её открыть на тот случай, если Альберт не вернётся до ночи. Я отлично знал, что поступил очень неосторожно, отправившись к нему без предупреждения. Как я и ожидал, дверь оказалась надёжно заперта.