Продавщица: Назад в пятидесятые

По-прежнему вежливо улыбаясь и делая вид, что слушая военно-патриотический рассказ участника боевых действий, я еще раз мимоходом кинула взгляд на свою руку, которую недавно ущипнула, и обомлела... Это была не моя рука. Точнее, моя, но такой я ее помню, когда только закончила школу. Я кинула взгляд ниже и увидела на своих ногах какие-то странные босоножки. Такие носила моя бабушка. Да и ноги были не мои - не усталые, натруженные и все в синих венах от долгого стояния, а худенькие, стройные ножки юной девочки. Да и остальные мои телеса сильно уменьшились в размерах. У меня сейчас максимум сорок четвертый размер одежды, если не сорок второй. И бюст с раздавшейся четверки уменьшился до аккуратной двоечки. И на мне не старая растянутая кофта с серой юбкой, а вполне симпатичное платьице в горошек. Как так получилось, что я внезапно вернулась в свое тело вчерашней выпускницы, помнящей вкус шампанского на губах? А пацаны, которые резво пробежали мимо меня обсуждая звезду сборной СССР Эдуарда Стрельцова? На них была одинаковая школьная форма. Но это понятно, сейчас почти в каждой школе форма - своя. А пионерские галстуки им зачем? Реконструкция какая-то, что ли?

И почему, собственно, я в платьице и босоножках стою на улице, и мне совершенно не холодно?

- Извините, пожалуйста, - бесцеремонно прервала я рассказ участника битвы на Курской дуге, - а сейчас какой год?

Ветеран войны внезапно перестал улыбаться и уже с сочувствием посмотрел на меня:

- Странненькая ты какая-то. Больненькая, наверное, потерялась? 1956 год на дворе. Семнадцатое сентября, вот, посмотри, у меня и календарик с собой имеется.

Дедушка достал из-за пазухи толстый календарь. Кучу таких я выбросила, когда делала разбор завалов на чердаке бабушкиной дачи. Календарь размером с ладонь и толщиной пять-шесть сантиметров. Кроме числа и месяца, на каждой странице - напоминание о памятной дате или празднике. Я осторожно вгляделась в листок, который совал мне старичок, и с недоверием поглядела на него. Неужто правда?

Глава 4. Семьдесят лет тому назад

Моргнув, я снова уставилась на старичка, в последний раз отчаянно надеясь про себя, что вся эта странная белиберда, происходящая со мной - не более, чем забавный (по меркам наших не отличающихся особым умом продавщиц из супермаркета) розыгрыш. Но, кажется, все, что я видела, происходило на самом деле. Я действительно попала обратно в свое юное тело, чудесным образом прыгнув почти на семьдесят лет назад. На дворе действительно стоит 1956 год. И кажется, сейчас вовсе не зима. На улице явно не промозглый студеный январь, а, наверное, теплый сентябрь. Точно, сентябрь. В октябре таких погожих теплых дней не бывает. Да и ребятня вокруг ходит в школьной форме. Значит, каникулы вот-вот закончились, и они уже вернулись с дач, из пионерских лагерей и дворов за свои школьные парты и принялись остервенело грызть гранит науки под ор ненавистных училок. А дома, наверное, им выдают ремня за двойки.

Я вдруг поежилась, вспомнив рассказ бабушки, детство которой выпало на начало сороковых годов. Ее строгая классная руководительница, начавшая свою педагогическую деятельность еще в царской гимназии до октябрьской революции, в любую погоду ходила в строгом платье до пят и с высоким воротником и за малейшую провинность орала и совершенно безнаказанно лупила школьников указкой по пальцам.

- Ба, а почему ты директору не пожаловалась? Ее бы уволили, - недоуменно спросила я. Когда я заканчивала школу, уже начинались девяностые. В стране, конечно, творилась лютая дичь, но никого из нас в школе не били. Максимум могли замечание в дневник накатать или из класса выгнать. Даже отъявленных школьных хулиганов никто из учителей и пальцем не трогал.

- Время было другое, Галюнчик, - ласково улыбнулась бабушка, прижав меня к себе. - И мы были другие. Да я и не обижаюсь на Катерину Макаровну. Она вместе с нами потом в эвакуацию ехала, нянчилась с нами, как с родными детьми. А когда голод был, мы ей кусочек хлеба перед уроком на стол клали. Она отказывалась, говорила, что не будет, а потом начинала отщипывать потихонечку, увлекалась и так съедала помаленьку все. Она раньше в женской гимназии какой-то преподавала, потом в Институте Благородных Девиц у смолянок, потом, когда ЕТШ сделали, туда перешла, а потом уже - и в мою школу.

- ЕТШ? - недоуменно переспросила я.

- Ну да, - пояснила бабушка. Единая трудовая школа. Гимназии закрыли после революции, открыли единые трудовые школы. Я не рассказывала тебе разве? Я-то позже родилась, только со слов Нинель Макаровны кое-что знаю об этом, да в журналах и книгах читала про это время. Ты "В кругу сверстников" Рожкова почитай, там про это хорошо написано. И у Кассиля есть "Кондуит и Швамбрания". Да и в интернетах этих ваших много чего есть.