Продавцы грёз. Том первый (СИ)

Тело валится на конскую холку и начинает сползать вбок.

– Я перезарядил магазин.

Это Дерек. Значит, у меня остаётся ещё два патрона.

Поворот винтовки. Ещё одна цель. Теперь я беру прицел немного выше – расстояние уже превышает восемьсот метров, но попасть шанс ещё остаётся. Я спускаю курок, выравниваю прицел и стреляю ещё раз. Теперь всё.

Я убираю винтовку и со злым удовлетворением отмечаю, что третий всадник не шевелится в седле, а его конь начал забирать куда правее каравана.

– Молодец.

Это шеф. Я поднимаю голову и вижу её. Ивалла стоит за моей спиной, на её губах, полных, красных губах, которые я так люблю целовать, играет жёсткая усмешка. Я киваю и поднимаю вверх большой палец. В голове абсолютно пусто. На душе тоже. Я поднимаюсь на ноги, пошатнувшись, бесцельно шагаю вперёд.

И тут же сгибаюсь в диком приступе рвоты, одновременно чувствуя, как по моим щекам бегут слёзы.

А кто говорил, что убивать легко?

Глава двадцатая

– Ты в порядке? – спросил Авер, хлопая меня по плечу.

– Угу... – промычал я сквозь набранную в рот воду.

Я ещё раз сполоснул рот и закурил. Это была уже четвёртая сигарета за последние пятнадцать минут, но табачный дым входил в лёгкие, как чистейший горный воздух. Втягивая дым, я смотрел на свои трясущиеся руки.

Мне было хреново. Так хреново, как не было никогда. И, чёрт возьми, я был рад, что меня не видит никто, кроме моего инструктора. Деревенские мужики и наша команда собралась на стене и башнях, женщин, детей и стариков согнали в дома на противоположном конце деревни, оставив их под охраной нескольких подростков с дряхлыми ружьями. Работорговцы пока нападать не спешили, но на счастливый исход я и не надеялся.

Авер сидел на крыльце дома, исподлобья наблюдая за мной. Я ответил ему натянутой улыбкой и сел рядом.

– Когда я жил на одном острове, я был инструктором по стрельбе в армии, – медленно проговорил Авер. – И хирургом одновременно. Твёрдая рука и верный глаз нужны и там. Утрами я натаскивал таких же, как и ты, сопляков стрелять в других людей, а вечерами резал своих прошлых учеников, возвращающихся с поля боя с оторванными конечностями, осколками гранат и пулями в животах. Я не убил – своими руками не убил – ни одного человека, если, конечно, не считать тех, что умерли у меня на руках из-за моих же ошибок: я был хреновым врачом и слишком много работал. Но кого-то ведь мне удавалось спасти. Тогда я думал, что искупаю свою вину этим. Учу своих убивать врага и сам же спасаю жизни тем, кому повезло чуть больше, чем убитым, и чуть меньше, чем оставшимся невредимыми. Мне казалось, будто равновесие соблюдено. Одного убил, второго вылечил... Мне казалось так до тех пор, пока я не понял – я убиваю их всех. И своих, и чужих, и пациентов. Я понял, что лгу сам себе, ведь именно благодаря мне и таким как я гибнет столько людей с обеих сторон. Именно я убивал их, в то же время, считая, что мои руки остаются чисты, ведь на курок нажимал не я.

Поняв это, я убежал. Дезертировал. Поэтому меня ждёт дома смертная казнь. Поэтому моя семья, стоящая у верхов армии, скорее всего, сейчас влачит жалкое существование – дезертиров у нас не любят. Но я не могу к ним вернуться. Знаешь почему? Я не смогу посмотреть им в глаза. Ни жене, ни сыну, ни даже отцу. Потому что мои глаза лживы, а руки по локоть в крови. Я каждый день хочу умереть, но боюсь убить себя, ведь я ещё и трус. Сейчас я считаю, что жизни куда больше достойны те парни, что спускали курок. Они хотя бы не лгут сами себе и не боятся признаться себе – они убийцы. Как ты. Поэтому ты лучше меня. И я надеюсь, ты последний мой ученик. – Авер тяжело вздохнул. – Ты переживёшь это, парень. К тому же, возможно, тебе удалось спасти десятки жизни. Вообще-то, я только это тебе и хотел сказать. Но…

– Спасибо, – слабо улыбнулся я, закуривая.

Не скажу, что причиной был иногда довольно бессвязный монолог (или исповедь?) Авера (и уж точно я не считал себя лучше его), но я немного отвлёкся от собственных мыслей. Позже я понял: этот разговор очень помог мне. Дитя другого мира, родившийся в абсолютно других условиях, никогда не думавший о том, что мне придётся взять в руки винтовку, чтобы отстаивать свою жизнь, я понял, что только в тот день я начал полностью приспосабливаться к этому жуткому и несправедливому миру. Стал настоящим его жителем. Нет, не безжалостным убийцей, тогда я им ещё не был. Я стал местным, по-настоящему. А местным слишком часто приходится убивать, чтобы сохранить свою жизнь. Иногда ты жертва, иногда охотник, это на самом деле и не важно – грань между ними слишком тонка. Убивай, чтобы жить дальше. Таков закон жизни. Я его принял.

И, чёрт возьми, готов был снова взять в руки винтовку.

– Почему они тянут? – спросил я.