На рабском рынке нас разделили на пять частей. Дети в одну кучку, женщины делились на два класса в зависимости от красоты и молодости, мужчин тоже разбили на две части. Та половина, что повыше и покрепче продавалась для легальных смертельных боёв. Другая, где, к счастью, был и я, для работ. Ростом-то я вышел, но Ном, оглядев меня, сказал "Слишком тощий". В первую очередь скупались бойцы, женщины и дети. Детей чаще брали повара, служанки или франты с сальными глазами. Надеюсь, многим удалось попасть в слуги. Впрочем, попасть к педофилу, наверное, всё же лучше, чем на бойню. Женщин по три-четыре за раз покупали бордели. Впрочем, повара их тоже брали. Девственниц, стоящих поодаль, покупали в основном местные "джентльмены". Бойцов тоже скупали партиями. Да и нас, в принципе, хотя и менее охотно. Строители, уборщики отхожих мест. Чернорабочие, в общем. Но это лучше, чем стать обедом.
Что ж, мне придётся работать не руками. Меня хотят отмыть и вывести мне вшей. Быть может, нормально покормят. Я даже почувствовал некоторую радость. Пока прийти в себя. А потом уже можно будет думать и о побеге.
- Семь? - возопил Хаз, отвлекая меня от воспоминаний. - Да это грабёж!
- Вообще-то, я сказала шесть с половиной.
- Семь, и ни кредитом меньше. Ищите других дураков.
- Хорошо. Шесть восемьсот.
- Восемьсот двадцать пять.
- Нет, просто шесть восемьсот. Спина меченая. Значит, не такой он уж и смирный. Да и я люблю гладкую кожу.
- Эх, если бы не моя доброта... Идёт. Но деньги вперёд.
- Отсчитаю, не беспокойся. Расковывайте.
Удары по оковам отдались болью в моей правой ноге. Но это была боль блаженства. Я с трудом удержался, чтобы не наклониться и не начать чесать коросту, обхватившую мою ногу чуть выше щиколотки. За такое вполне можно было схлопотать затрещину. Поэтому я просто повернулся к своей хозяйке и уставился на носочки её туфель. Меня так и подмывало на неё посмотреть, но мне каждый раз удавалось опустить непроизвольно поднимающийся взгляд. Так что я лишь рассмотрел тощие ноги до середины икр да низ кружевного подола.
- Подними взгляд, парень, - сказала покупательница.
Я послушался, стараясь сделать так, чтобы мой взгляд выглядел затравленным, а не ненавидящим. Узкая талия, тонкие руки, плоская грудь, которую не мог увеличить даже лифчик, стиснувший её мелкие титьки, задирая их чуть ли не до ключиц. Острый подбородок, вздёрнутый нос и тонкие губы. Далеко не красавица. Лицо, впрочем, довольно молодое. Наверное, ей лет тридцать-тридцать пять. Но я и не надеялся, что для сексуальных утех меня купит сочная двадцатилетняя красавица. Да и не нужен мне был никто, кроме Орайи.
Рядом с ней стоял кряжистый бородатый мужичок с двуствольным пистолетом на поясе. Он смотрел на меня немного враждебно. Бывший любовник?
- Как тебя зовут? - спросила моя новая хозяйка, закурив папиросу, вставленную в мундштук. У меня потекла слюна. В нашем обозе курили только погонщики, а за окурки, брошенные на пол, драться я брезговал. Клиенты же дымили, не прекращая. Чёрт возьми, я был готов убить за сигарету.
Но, кажется, она что-то спросила?
- Раб, госпожа, - пробормотал я, вспомнив вопрос. Душить в себе гнев было всё сложнее.
- Нелва. И я спрашивала твоё настоящее имя.
- Антон, госпожа Нелва.
- Нелва. Не госпожа, просто Нелва. Антен? Слишком долго. - Она на миг задумалась. - Будешь Нел, по моему имени. Так как тебя зовут?
- Нел, г... Нелва.
- Вот и молодец. Фим, вызывай мне кэб. Сам проведёшь его до дома. И дай ему папиросу, а то он подавится слюной.
***
Фим оказался неразговорчивым мрачным типом.
- Давай за мной, - сказал он, когда я выбросил свою выкуренную до самой бумаги папиросу в кучку мусора. - И держись от меня подальше, хорошо? От тебя воняет. - Вот и всё, что он мне сказал за следующие полтора часа.
В ответ я оскалил зубы и, покачиваясь, зашагал за ним, стараясь не отстать. Первая за несколько месяцев папироса вскружила голову не хуже бутылки бренди. Эх-эх-эх, а от выпивки-то со мной что теперь будет? Усну после третьей стопки, как старшеклассник?
Фим уверенно прокладывал себе дорогу, не стесняясь отпихивать благородных мужей с дороги, да ещё и поругиваться с некоторыми. Клейма на нём я не видел, но почему-то был уверен в том, что он раб. Впрочем, не все хозяева ставят на своей собственности лейблы. Некоторым нравится гладкая шкура.
Я держался за широкой спиной своего провожатого, но мне, к счастью, толкаться не приходилось - мне самому уступали дорогу. И дело наверняка было в запахе и грязи, покрывающей моё тело. Это я с напарниками давно привык к этому делу, а вот изнеженные городские жители такое видели только на рабском рынке. Даже некоторые рабы кривили носы при моём появлении, чего уж говорить о господах и их дамах. Но до оскорблений и насмешек дело не доходило, по крайней мере, напрямую, вполне ведь возможно, что меня выкупили на свободу. Я даже сам раз видел такое не далее как два дня назад. Парня выкупили, чтобы тут же прилюдно отхлестать до полусмерти кнутом, а после повесить - он оказался серийным убийцей и насильником.