Когда карета остановилась, я почуял неладное. В последнее время я во всём его чуял.
Но на этот раз не ошибся.
Молча выхватив из кобуры под фраком пистолет, я сделал Силии жест пригнуться и осторожно выглянул из окна.
Нет, это не были люди других Продавцов. И даже не разбойники. Наверное, это можно назвать бегством.
В месте, где мы остановились, основную дорогу пересекала другая, проложенная уже после войны. Две жалкие вытертые в траве колеи. И по ним шли люди, десятки, сотни людей.
Они выглядели жалко и пугающе одновременно. Оборванные женщины и мужчины, дети, в основном подростки, малышей ни одного не видно. Так же, как и стариков. Не увидел я и вездесущих собак, хотя живо представлял этих тощих облезлых шавок, снующих туда-сюда и бессмысленно лающих. Людей сопровождали лишь тощий скот. Быки и чудовищно затасканные и грязные лошади были запряжены в телеги, коровы плелись рядом. Там, где не хватило животной тягловой силы, её заменили люди. Бородатые, грязные мужики, едва тянущие свою ношу. Преждевременно постаревшие от работы женщины и слишком молчаливые подростки тупо шагали рядом.
Телеги до отказа были завалены домашним скарбом и съестными припасами. Впрочем, припасов могло бы быть и больше. Но ни стариков, ни детей на телегах я не видел. Даже беременных баб, хотя здесь их должно быть навалом - местные женщины рожают практически ежегодно. Единственными ездоками оказалась дюжина мужиков, вооружённых арбалетами или, в лучшем случае, допотопными винтовками. Видимо, среди беженцев были лишь те, кто мог шагать самостоятельно.
Вопросы о стариках, маленьких детях и беременных женщинах отпали сами собой. Мне стало дурно, несмотря на то, что я, казалось бы, привык уже ко всему. Но я ошибался. От мысли о том, что сделали с теми, кто не смог продолжать путь, мне сделалось ещё хуже.
Зачем пропадать дармовому мясу? А припасов у них и без того немного... Вот только почему трупы не разделывают, а просто везут на телегах?
Два наших охранника, ехавших вместе с кучером, поначалу напряглись, но теперь спокойно переговаривались, кидая презрительные взгляды на беженцев.
- А вон та ничего, - расслышал я. - Тощая только... Но, ручаюсь, за пару банок тушёнки на всё пойдёт.
Кучер и второй охранник рассмеялись.
- Да её тебе за пару банок насовсем отдадут, - хмыкнул кучер.
- На кой хрен мне такая тощая? Кормить её ещё. Нет, дома меня жена ждёт, а так перепихнуться...
- Думаю, можно обойтись и без этого, - холодно произнёс я. Мне хотелось пристрелить всех троих.
Слуги мигом напряглись. Женатый охранник что-то промямлил, но я так и не понял - что. Видимо, при начальстве (не хотелось мне после рабства называть себя "хозяином") он оказался не таким уж и бойким.
- Что здесь происходит? - спросил я.
- Беженцы, - пояснил кучер.
- Я вижу, что не божьи коровки. Откуда?
- С востока, - продолжал играть в кэпа кучер. - Там эпидемия. Болезнь какая-то. - Да он издевается. - Поголовно народ мрёт. Говорят, что это из-за людоедства. Мол, съели заражённого трупа, и понеслась. А в тех краях молодых жрут, не разбираясь, от чего они умерли. Да и старичьё тоже, но всё же поменьше - болеет старичьё больше и мясо жёстче. Но сейчас, говорят, приходится терпеть, чтобы самому не заболеть. Вот видите, господин, даже собак пожрали.
- А коров с лошадьми оставили, - хмыкнул я.
Кучер презрительно фыркнул в ответ, будто он знал какую-то прописную истину, а я нет. Что, конечно же, говорило о моём невысоком уровне интеллекта. Я взбесился ещё больше.
- На лошадях пахать надо, - сказал наконец извозчик. - А без молока и телячьего приплоду как жить? Если их сожрать, то всё, хана совсем.
- Ясно... - медленно проговорил я. Злость немного спала, я понял, что действительно сморозил глупость. - Они не нападут?
- Вряд ли, - на сей раз отвечал менее разговорчивый охранник. - Побоятся последствий. Да и понимают, что с их дерьмом против автоматов особо не попрёшь.
- И всё-таки не подъезжайте ближе. Я скажу, когда можно будет ехать.
Неожиданно в гуще людей послышались крики, началась какая-то свара. Через полминуты три здоровых мужика вытащили тощую полуголую девчонку из толпы и с какой-то обыденной жестокостью забили её дубинами, словно корову на бойне. Убедившись, что она мертва, мужики забросили её тело на телегу с трупами.
Перед тем как погибнуть, та тянула к ним трясущиеся руки, умоляя отпустить. Знакомо трясущиеся руки. Уж не эта ли болезнь убила Хаза и подкосила Нома? В таком случае у меня для него плохие новости.
А беженцы всё тянулись со своей черепашьей скоростью, не обращая внимания на произошедшее. Я подумал о том, что мой рабовладельческий караван, вероятно, двигался с той же скоростью ползущего ребёнка. Но как тяжело держать даже такой темп, когда ты устал и голоден. Я нервно подумал о том, что если беженцы решат ещё и остановиться здесь на привал, то лучше будет сматываться отсюда как можно скорее.