Продавцы невозможного

— Нет. — Пэт благосклонно принимала движения губ молодого человека — теперь они ласкали ее шею. Возбуждали… — Тебя коробит, потому что ты знаешь: мне от тебя ничего не нужно. Это необычно — тебя используют, а не наоборот.

— Или же у нас полное взаимопонимание: ты хочешь меня, я хочу тебя. — Его рука захватила небольшую грудь девушки. Нежно сжала. — Без всяких обязательств.

— Ты завел разговор, — Пэт поставила бокал на тумбочку. — Я же хотела обсудить совсем другое. — Она прильнула к Борису. — Попользуемся друг другом?

— Торопишься?

Он вновь взялся за ее грудь, сдавил твердый сосок. Вторая рука скользнула ниже. Зубы легонько прикусили мочку уха.

— Обещала отцу вернуться.

— Я думал, ты взрослая девочка.

— Именно поэтому вернусь — я ведь обещала.

— А мне что-нибудь пообещаешь?

— Возможно, мы еще увидимся.

— Вы не заняты?

Грязнов оторвал взгляд от книги.

— Да?

— Да, в смысле заняты, или…

— Да, в смысле я тебя слушаю.

— Quod erat demonstrandum.[8]

— Sero venientibus ossa.[9]

— Спасибо на добром слове.

— Всегда пожалуйста.

Кабинет Грязнова не нарушал стиль, выбранный при оформлении особняка. Бронзовые светильники, деревянные панели на стенах, антикварная мебель: тяжелый письменный стол и кресло. Вдоль стен — книжные шкафы, за стеклянными дверцами которых виднелись кожаные корешки древних томов. С одной стороны, рабочее помещение, с другой — личная комната. Настольный коммуникатор соседствует с милой рождественской безделушкой — Эйфелева башня в стеклянном шаре, тряхни его, и внутри пойдет снег. Фотография Пэт — обычный, правда, мастерски сделанный снимок на бумаге. И рамка обычная, простенькая, рамка не должна отвлекать внимание от фотографии.

— У Сорок Два все-таки получилось добраться до нас, — весело поведал Филя. — Появление свое он обставил несколько безвкусно, поэтому я пообещал наказать его, если предложение окажется мелким.

— Палку не перегнул?

— Ни в коем случае. Он мечтает с вами встретиться.

— Очень хорошо, Филя, просто замечательно. — Кирилл вернулся к книге. — Ты закончил с делами?

— Ага.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

Во внутреннем дворике особняка уже разметили парковочное место — пара невысоких фонарей да светящаяся краска на асфальте. Наверное, Филя постарался. Или Олово. Скорее — Олово, он ничего не упускает.

«Ифрит» встал в прямоугольник так, словно никогда его не покидал. Словно определивший свое место пес. Пэт вышла из машины и надавила на кнопку брелока, заставив «Ламборджини» мигнуть огнями. Нормальные люди управлялись с дверцами и зажиганием через «балалайки», ей же приходилось пользоваться электронным брелоком.

Плата за необычность.

Войдя в дом, Пэт сделала несколько шагов по коридору и остановилась, увидев выбивающуюся из-под двери отцовского кабинета полоску света. «Зайти?» Девушка сделала неуверенный шаг вперед, вновь остановилась и прищурилась, услышав знакомые строки.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не бог — человек:
Улетающим — влет, убегающим — в бег…
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре — за нами удача.
Волки мы — хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки — и смерть вам собачья!

Грязнов читал стихи. Декламировал негромко, почти шептал, неподвижно сидя в кресле. Глаза закрыты, на переносице стучит маленькая жилка, да пальцы едва заметно ерзают по раскрытым страницам, словно выискивая метки шрифта Брайля.

К лесу — там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, — труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье…
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!
…Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчих не знавшие кличей,
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.[10]

Остановился. Открыл глаза и улыбнулся.

— Добрый вечер.

— Привет. — Пэт подошла к столу. — Я услышала.