Продавцы теней

— А мы не могли бы привлечь к фильме Паоло Трубецкого? Я бы хотел снять, как он делает гипсовый слепок. Мальчуган, сачок, бабочка. Хрупкая скульптура, которая на глазах начинает оживать: сачок приподнимается, бабочка машет крыльями, вот-вот взлетит, но… на нее наступает нога в сапоге и скульптура разбивается вдребезги — разлетаются мрачным фейерверком осколки. А ноги — очень крупный план — ноги в лаптях, сапогах, босиком идут дальше, дальше, шлепают по лужам, переходят трамвайные пути, топчут траву на газонах Летнего сада. Они будут рефреном идти через всю фильму пока не окажутся на мраморной лестнице дворца. От их тяжелого топота взрывается классическая культура — люстра в консерваторском зале, античная головка в университетской библиотеке, ангел на вершине Александрийского столпа, дирижабль в воздухе. На поле валяются фрагменты нашей обыденности: исковерканный рояль, тарелки, соусница из некогда одного сервиза, бокал, расколовшийся надвое, шляпка, зонтик, фотоаппарат, да что угодно. Спаниель в бархатном ошейнике пытается поднять голову, оглядывается на поле с обломками, пытаясь найти хозяев, смотрит в кадр и навсегда закрывает глаза. Последнее, что он видит, — бабочка. Культура уничтожена. Далее — рабочие идут с фабрики. Людской поток. Понадобится не менее семи тысяч для массовой сцены. На крыше дома в кожаном пальто и кожаных гетрах стоит член партии большевиков и смотрит на этот поток. Крупный план лица и усталые, спокойные лица рабочих. Человек в черном — эдакий «ворон» — достает небольшой флакон со стеклянной притертой пробкой, открывает ногтем, высыпает на тыльную сторону ладони щепотку порошка и вдыхает его.

— Дивная деталь, Эйсбар! Дивная! Конечно же кокаин! — расхохотался Долгорукий.

Гесс промолчал. Он почти не реагировал на рассказ Эйсбара, однако казалось, что по лицу его перемещаются тени мыслей. Долгорукий следил за выражением его лица, на котором четко и мгновенно отражалось, что возможно снять, что малореально, но все-таки достижимо, а что почти нереально и пока неизвестно, как сделать.

Эйсбар продолжал.

— Летний сад, скульптуры, дети с боннами. Крупный план — ворона, которая наскакивает на малыша, оставленного без присмотра. Сборище кокаинистов — членов партии большевиков. Во главе с «вороном» они сидят с рабочими в трактире. Эпизод «соблазнение толпы». Не знаю еще, как он будет решен. Дождь из наганов. Большевики учат рабочих стрелять. Сцена снимается в лесу. Стреляют по гипсовым бюстам. Белая пыль оседает на грязных потных лицах. Эпизоды бессмысленных зверств большевистских шаек в городе. Нескончаемые ряды защитников Зимнего — оцепление, стоящее плечом к плечу. Камера отодвигается на длину улицы, двух улиц, трех улиц, и оказывается, что круги оцепления множатся, множатся, множатся… Когда «вороны» поведут свою разношерстную стаю к Зимнему дворцу — съемка с верхней, очень верхней точки, Гесс, мы, должны понять, откуда снимать, — мы увидим, что разухабистой дикой толпе, которая крошится, теряет свои части в переулках и подворотнях, потом эти людские капли снова появляются и сливаются с толпой, так вот, этой хаотической волне противостоит стройная линия защиты. Это сугубо графическое решение. Ну, такова общая концепция. Будут еще детали.

Было видно, что Эйсбар устал. Он не волновался, рассказывая свою фильму, но прожил ее или скорее пробился сквозь нее как сквозь ледяную глыбу. Он уже знал, что фильма существует. Где-то тяжело, дымно дышит — как громадный сильный зверь возлежит на проспектах и мостах Петербурга, куда они завтра выезжают.

— Завтра или сегодня? — переспросил его Долгорукий.

— Гесс, ты готов ехать сегодня? — быстро спросил оператора Эйсбар.

— Если будет должным образом упаковано оборудование, почему бы и нет?

— Вот еще вопрос, — повернулся Эйсбар к Долгорукому. — Можно вставить эпизоды с господином Ульяновым. С ним все время что-то происходит: то зуб болит, обмотал лицо клетчатым платком, то гипс на ноге, то заклинило дверной замок в квартире, поэтому он никак не может оказаться среди бунтовщиков. Предводитель, который ни разу не появился на поле боя. Сатирический образ.

— Не знаю, нужен ли Ульянов, — отозвался Долгорукий. — Его исчезновение с лица Земли было столь мгновенным, стоит ли вообще напоминать о нем зрителям?

— Ну, подумаем, — пробормотал Эйсбар. — Зритель из низов любит комическое. Однако вы правы в том, насколько она будет сочетаться… Посмотрим. Значит, на дирижабль мы можем рассчитывать?

Долгорукий кивнул. Гесс вырвал из блокнота листок и положил ему на стол.

— Мне кажется, в соответствии с этим списком было бы полезно сделать закупки в Германии. Линзы, штативы, крепежные устройства для камеры, чтобы снимать с высоких точек. Я написал все названия по-английски и по-немецки.

Долгорукий, не взглянув, убрал листок в кожаную папку.

— Безусловно. Сейчас же отдам распоряжение.

Эйсбар и Гесс встали.