Продажная девка Генетика

Для работы таксистом нужно запомнить улицы Москвы и правила дорожного движения, то есть тут нужна только память, средний москвич с этим элементарно справляется, и я встречал таксистов-москвичей, и даже бывших «ученых». Но вот в эту зиму в самый мороз у меня прорвало хренов импортный алюминиевый радиатор, а из-за того, что горячая вода по стояку шла через него, то аварию пришлось ликвидировать в три приема. Часть решений, которые принимали слесаря, были, конечно, ими уже наработаны. Но вот возникла проблема — старые крепления не выдерживали веса нового чугунного радиатора. Возникла дилемма: либо я немедленно найду в квартире что-то аналогичное толстому стальному пруту, либо они прерывают работу, делают крепления у себя в слесарке и придут ко мне снова, когда у них возникнет «окно» между непрерывными авариями и вызовами. Я предложил им забить в стену ручное слесарное зубило, а оно, как известно, хотя и мощное, но плоское. Без сомнений, раньше им не приходилось вбивать в бетонную стену зубило, но слесаря немного посовещались и вбили его достаточно точно и аккуратно. Надо сказать, что запросили они много, ссылаясь и на свои расходы, и на необходимость «отстегивать». Я так прикинул, что эта зима, судя по количеству вызовов, шедших им на телефоны, дала им хорошо заработать. Старший оказался армянином, бывшим инженером из Еревана, ныне российским гражданином, жителем Ростова. Молодые были: один чуваш, а второй оказался костромичом. Все работали в Москве по временной регистрации, и я спросил, есть ли среди слесарей их участка москвичи? Сами понимаете, у слесарей-сантехников работа, которая требует понимать значение своих действий, посему москвичей у них не было.

Мысль о том, что средний москвич брезгует работать рабочим, определенный смысл, конечно, имеет, но присмотритесь к объявлениям, которые вывешивают те немногочисленные предприятия, которые еще работают в Москве, — ведь на работу требуются и инженеры, и начальники. Так что можно, конечно, сказать, что средний москвич не любит работу рабочего, а можно сказать и так: средний москвич из-за своей недееспособности не в состоянии ее делать, а посему ее и не любит — она для него слишком сложная, она ему не по уму.

Беспомощность

Следует сказать, что слабоумие среднего москвича это не болезнь, не психическое расстройство, это, на мой взгляд, благоприобретенное свойство. Слабоумие среднего москвича вызвано окружающей его средой — тем, что он руководствуется принятыми в этой среде догмами, которые средний москвич считает истиной. Вот мой оппонент, к примеру, считает, что диплом об окончании МГУ и ум — это одно и то же, а благодаря свойствам своего ума вряд ли поймет разницу, хотя я и сделаю все, чтобы эту разницу объяснить.

Из-за своей благоприобретенности слабоумие среднего москвича не докажешь ни в каком суде. Средний москвич имеет хорошую память и запоминает все, что от него требуют на работе, и все, что считает умным. То есть в быту, на работе, и особенно в болтовне, он вполне адекватен, поскольку его мозг воспроизводит готовые штампы, работает по заученным алгоритмам. Беда начинается, когда он выходит за рамки заученного, когда ему надо самому проанализировать ситуацию и найти решение, когда в памяти нет готового штампа или инструкции.

Я 10 лет живу в Москве, но специфика моей работы такова, что я общаюсь в основном с той четвертью москвичей, которые отличаются от среднего москвича. Но даже в этой среде определенно дееспособных людей вдруг натыкаешься на синдром «среднего москвича».

Такой, к примеру, случай. Много лет назад один политизированный на левом фланге москвич, интеллигент, технарь, прекрасно справляющийся с работой по своей профессии, легко поддерживающий любые разговоры о политике, общественной жизни и искусстве, предложил мне выпустить календарь с картинками из «Дуэли». У меня не было на это времени, и я предложил ему оплатить все издательско-типографские расходы, но чтобы он сам организовал изготовление этого календаря, сам реализовал тираж, вернул мне вложенные мною деньги, а себе оставил все остальное. Прибыль была ощутима, и он охотно взялся за это дело, но начал он с того, что стал ходить ко мне и спрашивать, что ему делать: где найти издательство, где найти типографию, как то, как се, — короче, я понял, что сам справился бы с этим делом с меньшими затратами времени. Добил он меня таким вопросом. В издательстве у него попросили не только картинки к календарю, но и числа самого календаря на будущий год. Он пришел ко мне, чтобы я ему их написал. Он без проблем мог сам определить, на какое число будет приходиться тот или иной день недели в будущем году, он мог купить любой другой календарь и просто переписать эти числа, но даже в этой простой, но незнакомой ему работе он не способен был на самостоятельное действие, он искал авторитет, указаниям которого он бы последовал и на которого можно было бы свалить вину за возможные ошибки.

Московская интеллигенция