Продажная тварь

Сложно сказать, то ли он на самом деле превратился в обезьяну, то ли ребята из киностудии Хэла Роуча, не особо блиставшей спецэффектами, просто открыли книгу рецептов Классических Американских Стереотипов и выбрали из нее один простейший, «Как сделать из негра обезьяну»: «1. Просто добавь хвост». Как бы то ни было, по мере того как на полу монтажной росла гора вырезанных кадров, откровенно попахивавших расизмом, уже и так было понятно, что им просто был нужен маленький черномазый шут. Вся его карьера — это дайджест из вырезанных фрагментов фильмов, где он был бы окружен белизной: яичница-глазунья, белая краска, просыпающаяся на голову белая мука. На черном лице — выпученные от страха глаза с белыми белками; белые привидения в заброшенном доме; компания новообращенных призраков, говорящих на непонятном языке и сомнамбулически продирающихся сквозь дремучий лес; белая ночнушка на бельевой веревке раздувается на ветру, словно заколдованное привидение, до смерти перепугав Хомини. Его гримировали под альбиноса. Ему выпрямляли волосы, как в фильмах ужасов, заставляли с разбегу залезать на дерево посреди болота, перепрыгивать через заборы, пробивать собою стекла витрин. И он постоянно нарывался на удары током, по собственной неосторожности или по воле божьей, — но искры и молнии никогда не промахивались мимо его задницы, прикрытой штанами на подтяжках. В эпизоде «Честно говоря, Бен Франклин»[63], когда на очкастого Спэнки нападает питбуль, кто, как не Хомини, вызывается оттащить мальчика от опасности, став воздушным змеем? Гигантский орел пришит к огромному флагу Бетси Росс[64], в рваных штанишках и треуголке, из которой торчит металлический штырь, с плакатом на шее, написанным плачущими от непогоды чернилами, — «Бывают времена, сжигающие человеческие жизни. Натан Хейл[65]», — Хомини взмывает в небеса, словно черная живая антенна, паря под пронизывающим дождем, штормовыми ветрами и зигзагами молний. Раздается громовой раскат, и что-то сильно искрит. Спэнки держится за светящийся ключ, привязанный к распоркам воздушного змея. Ключ весь наэлектризован, и Спэнки уже открывает было рот, чтобы сказать «Эврика!», но сверху его обрывает Хомини. Он упал и запутался в ветках дерева, он весь обгорел, и дым валит из его глаз, изо рта (и опять эта вечная белозубая улыбка), но произносит самый длинный монолог за всю свою кинематографическую карьеру: «Йоуза! Я опткрыл алектричество!»

Потом появились кабельное телевидение, видеоигры и Мелани Прайс с грудью восьмого размера, которую она любила демонстрировать, устраивая у окна своей комнаты стриптиз как раз в то же время, когда по телевизору показывали «Пострелят». От нашей банды, ходившей в гости к Хомини, один за другим отпадали участники. В конце концов остались только я и Марпесса. Не знаю, почему она не ушла со всеми, ведь у нее тоже выросла своя грудь и ей тоже было чем похвастаться. Иногда парни постарше просили ее выйти на минутку, но Марпесса всегда досматривала «Пострелят» до конца, а парни стояли на крыльце дома Хомини и маялись. Хотелось бы думать, что Марпессе я уже тогда нравился. Но скорее ею двигала жалость, и еще хотя бы с полчетвертого до четырех она чувствовала себя в безопасности. Мы ели виноград и смотрели веселые музыкальные выступления пострелят-семилеток, умеющих петь хриплыми голосами и отбивать чечетку так, что пыль столбом стояла. И впрямь, какую опасность для Марпессы могли представлять тринадцатилетний фермерский мальчишка на домашнем обучении и выживший из ума старик?

— Марпесса.

— М-м-м?

— Вытри подбородок, с него течет.

— Еще бы. Этот виноград — просто объеденье. Ты правда сам его вырастил?

— Угу.

— Зачем?

— Это мое домашнее задание.

— Ну и ебанутый же у тебя отец.

Это первое, что мне понравилось в Марпессе. Ее прямота. Ну и, конечно, ее сиськи мне тоже нравились. Хотя она как-то сказала, поймав на себе мой взгляд, что даже при самых благоприятных обстоятельствах я не знал бы, что с ними делать. А потом обилие поклонников постарше и поопытней (у которых к тому же водились деньги от торговли наркотой) взяло верх над симпатичным Альфальфой в ковбойской шляпе, любившим распевать «Дом на ранчо», так что чаще всего оставались только я, Хомини и виноград. Но я ни разу не пожалел, что не бегал с друзьями подглядывать за девчонками. Мой расчет был таков: пока Марпесса ест виноград и его сок стекает на ее пышную грудь, сквозь мокрую футболку рано или поздно проступят ее твердые соски.