Клиенты были молодыми и старыми, красивыми и уродами. Один заплакал и ударил Инеж, когда не смог довести себя до нужной степени возбужденности. Другой хотел, чтобы она сделала вид, будто это их первая брачная ночь, и сказала, что любит его. Еще один с острыми, как у котенка, зубами, кусал ее за грудь, пока та не начала кровоточить. Танте Хелен внесла сумму за испачканную кровью простыню и рабочие дни, которые Инеж пропустила, в ее контракт. Но тот не был худшим. Худшим был равкианец, который выбрал ее в гостиной, мужчина, от которого пахло ванилью. Только когда они пришли к ней в спальню и окунулись в фиолетовые шелка и аромат ладана, он сказал:
– Знаешь, а я ведь уже видел тебя прежде.
Инеж рассмеялась, думая, что это часть игры, в которую он хотел сыграть, и налила ему вина из золотого графина.
– Это вряд ли.
– Это случилось много лет назад, на одном из карнавалов за Карьевой.
Вино выплеснулось за краешек бокала.
– Должно быть, ты меня с кем-то спутал.
– Нет, – яростно возразил он, как маленький мальчишка. – Это точно была ты. Я видел выступление твоей семьи. Тогда я служил в армии и был в увольннении. Тебе не могло быть больше десяти, крошечная девчушка, бесстрашно идущая по канату. На тебе был головной убор с розами. В какой-то момент ты покачнулась. Потеряла равновесие, и лепестки с твоей короны сыпались и сыпались вниз. – Он пошевелил пальцами в воздухе, имитируя снегопад. – Толпа ахнула… и я тоже. Я вернулся на вторую ночь, и это произошло снова, и, несмотря на то, что я знал, что это все часть представления, мое сердце все равно сжалось, пока ты делала вид, что восстанавливаешь баланс.
Инеж попыталась скрыть дрожь в руках. Головной убор с розами был идеей ее матери. «Ты проделываешь каждый трюк с такой легкостью,
Это была худшая ночь в «Зверинце», потому что, когда мужчина, пахнущий ванилью, начал целовать ее шею и снимать с нее шелка, ей не удалось покинуть свое тело. Каким-то образом его воспоминание связало ее прошлое и настоящее вместе, пригвоздило ее к месту под ним. Она плакала, но ему, похоже, было все равно.
Инеж слышала шипение сахара, пока долгоносик делал свою работу. Заставила себя сосредоточиться на этом звуке, дышать, несмотря на комок в горле.
«Я буду с тобой, если ты скинешь броню». Эти слова она сказала Казу на борту «Феролинда», отчаянно желая увидеть хоть какой-то намек, что он откроется ей, что они могут стать кем-то еще, а не только двумя настороженными созданиями, объединенными недоверием к миру. Но что бы случилось, если бы он ответил ей в ту ночь? Если бы добровольно предложил ей какую-то частичку своего сердца? Что, если бы он подошел к ней, снял свои перчатки, притянул к себе и поцеловал ее в губы? Прижалась бы она ближе? Ответила бы на поцелуй? Могла ли она остаться собой в такой момент, или раскололась бы на части и исчезла – кукла в его руках, девушка, которая никогда не сможет быть до конца целой?
Это не имело значения. Каз не заговорил, и, возможно, это к лучшему для них обоих. Они могут и дальше жить со своей броней. Инеж получит корабль, а он – свой город.
Девушка протянула руку, чтобы закрыть люк, и вдохнула воздух с угольным дымом, прогоняя из легких сладкий аромат испорченного сахара. А затем покачнулась, почувствовав, как чья-то рука схватила ее за шею и толкнула вперед.
Центр тяжести Инеж сместился, и ее начало всасывать в зияющую пасть силоса.
18
Каз
Пробраться в дом оказалось далеко не так сложно, как предполагалось, и от этого нервы Каза натянулись до предела. Неужели он переоценил Ван Эка? «
Простейшим доступом к дому были окна на верхнем этаже, подобраться к которым можно было только с крыши. Уайлен не мог ни подняться, ни спуститься, поэтому Казу пришлось идти первым и впустить его внутрь через нижний этаж.
– Две здоровые ноги, а ему все равно нужна лестница! – ворчал Каз, не обращая внимания на боль в ноге, которая таким образом как бы соглашалась с ним.
Бреккер не был в восторге от перспективы очередной работы в паре с Уайленом, но его знание дома и привычек отца должны пригодиться в случае неожиданных сюрпризов, да и с золотой кислотой он справится лучше всех. Каз подумал об Инеж, сидящей на крыше Церкви Бартера, об огнях города, сверкающих внизу. «Я хороша в этом, так что позволь мне делать свою работу». Ладно. Пускай каждый из них делает свою работу. Нина выполнит свою часть, а Инеж выглядела достаточно уверенной в умении ходить по канату – без отдыха и страховки в виде сетки.