Продажные твари

– Студенческая, дом восемь, за санаторием «Солнечный берег».

– Вы отдыхаете одна?

– Нет. То есть пока одна. Завтра ко мне приезжает жених. Рано утром.

– Жених? Ну и славно. Барышне нельзя отдыхать здесь одной. Вы из Москвы, Машенька?

– Да. А как вы догадались?

– У вас чисто московская речь. Через пять минут он остановил машину у калитки на Студенческой улице.

– Вадим Николаевич, – нерешительно попросила Маша, – вы не могли бы постоять здесь, у калитки, еще минут пять? Там пьянка во дворе, а умывальник прямо возле стола, где пьют. Я быстренько умоюсь, пусть они видят, что вы смотрите. Тогда не пристанут.

– Машенька, я, конечно, подожду с удовольствием. Но… в таком случае не лучше ли вам быстро собрать вещи и переехать ко мне до приезда вашего жениха? Не опасно ли вам ночевать здесь?

Из глубины двора раздавались пьяные вопли, заглушавшие песенку группы «На-на» «Моя малышка». Пьяные мужские голоса подпевали вразнобой, перемежая слова песни веселым матом.

"Да! Лучше мне поехать с вами куда угодно, – выкрикнула про себя Маша, – нырнуть с рюкзачком в вашу уютную машину, и везите меня куда хотите. –

И тут же она испугалась, стало стыдно. – Ты что, свихнулась? – строго спросила она себя. – Готова ехать с первым попавшимся мужиком только потому, что он вежливый, воспитанный и за тебя заступился, не проехал мимо?"

– Большое спасибо, Вадим Николаевич, но вряд ли я смогу воспользоваться вашим предложением. Это неудобно. Мой жених приезжает рано утром. Завтра, – сказала она вслух, вежливо и твердо.

– Очень жаль, Машенька. Не волнуйтесь, я подожду, пока вы умоетесь во дворе. Если они пристанут, я вмешаюсь.

Попрощавшись с Вадимом Николаевичем за руку, Маша спокойно, с гордо поднятой головой вошла во двор. Машина отъехала от калитки минут через десять после того, как Маша умылась, почистила зубы и поднялась в свою комнату.

«А все-таки есть в нем что-то такое… Жаль, если я больше его никогда не увижу. Интересно, он женат? Кто он? Почему его здесь все боятся? Села бы в его машину, ехала бы с ним, и было бы мне хорошо и спокойно. Но это безумие какое-то, это неприлично. Наверное, я потихоньку свихиваюсь здесь от одиночества и липких придурков, которые лезут со всех сторон», – думала Маша, засыпая.

Глава 2

Он зажег огонь в камине. Ночь была теплая, душная, но он любил смотреть на огонь – легче думалось. Мягко, сосредоточенно скользили змейки пламени, перешептывались и приплясывали быстрые яркие язычки. В этом проглядывала своя внутренняя логика, своя музыка, которую не поймешь и не разгадаешь. Да и зачем?

В последние несколько месяцев он не включал телевизор. Редкими свободными и одинокими вечерами сидел у камина, глядя на огонь, и думал. Он не включал телевизор потому, что на экране то и дело мелькали кадры чеченской хроники – растерзанные трупы детей и женщин, замученные, жесткие лица русских мальчиков в военной форме, обреченных стать пушечным мясом. Он отдавал себе отчет, что напрямую причастен ко всему этому кошмару, и уже не пытался оправдаться перед самим собой.

Он не бандит и не убийца. Он врач, хирург, но в последние полтора года ему приходилось лечить бандитов и убийц, извлекать из них пули и осколки, спасать им жизнь.

Полтора года назад Вадима Николаевича Ревенко, лучшего хирурга областной больницы, подняли ночью с постели и под дулом автомата повезли через границу в горное селение. Он должен был прооперировать трех раненых. Кто эти раненые, он понял сразу и испугался. Но перед ним находились умирающие люди, и он спас их. Впрочем, и себя тоже.

Он не отходил от операционного стола сутками. В фельдшерском пункте горного села устроили нечто вроде полевого госпиталя. В распоряжении Вадима Николаевича оказался только местный фельдшер-абхазец.

Для спасения своих раненых бандиты не жалели ничего, делали что могли: доставали дорогие лекарства, американские шовные и перевязочные материалы, немецкие хирургические инструменты. И деньги ему, Ревенко, платили немалые.

А потом, возвращаясь домой и включая телевизор, он видел фотографии тех, кого только что спас. Они находились в розыске, за каждым тянулся кровавый след расстрелянных заложников, растерзанных пленных российских солдат, терактов…

Город, в котором он родился и вырос, являлся областным центром российского Причерноморья, знаменитым курортом. Благополучие и процветание края держалось на нескольких крупных мафиозных группировках, то враждующих, то мирящихся. Мафии разделялись по национальному признаку. В городе, кроме русских и украинцев, жило несколько кавказских народов, и доктор с детства знал два кавказских языка.

Он лечил всех, без разбора. Ему неважно, кто лег к нему на операционный стол – добропорядочный горожанин, секретарь райкома партии, рыночный торговец или крупный уголовный авторитет. Больной для него – только больной, и социальный статус не имел значения.