Проделки есенистов

«Не обижу ни козы, ни зайца…
…Лишь бы видеть, как мыши от радости прыгают в поле,
Лишь бы видеть, как лягушки от восторга прыгают в колодце».

Так, ведь, и у давно вымершего Северянина все эти деточкины розовые лягушечки в книжечках водились:

«Кружевеет, розовеет утром лес,
Паучок по паутинке вверх полез
Хорошо гулять утрами по овсу,
Видеть птичку, лягушонка и осу».

Все «приобщение к деревне» и у Игоря, и у Есенина выражается в том, что оба они только чуть-чуть переодеваются:

«Останови мотор, сними манто»… (Северянин).

«К черту я снимаю свой костюм английский,

Чо же, дайте косу, я вам покажу!» (Есенин).

И вот, пожалуйте – показал, готово! К земле приобщаются:

«Я с первобытным неразлучен»… (Северянин).

«Я ли вам не советский, я ли вам не близкий?» (Есенин).

Этакая лимонадная идиллия! Этакое скоропостижное перевоплощение в эфемерного пейзана… А теперь довольно о заимствованиях, – заметим только в скобках, что заимствования эти, конечно, невольны и бессознательны: просто язык ворочается по проторенным дорожкам, в сторону наименьшего сопротивления. Поищем Есенина без посторонних примесей. Оказывается, кое-где найти его все-таки можно. А вот понять, – это уже дело потруднее. Читатель, честно говоря, уразумеваете ли вы, что должны обозначать загадочные строки:

«В крепких объятиях стана
Нет ни тревог, ни потерь».

(Стан обнимает Есенина! Ох, как жутко!).

Заплетается, и жестоко заплетается, язык у Есенина, пытающегося сказать свое, ни на кого непохожее. И выходит оно совсем ни на что не похожим:

«Никому и в голову не встанет,
Что солома – это тоже плоть.
Людоедке-мельнице – зубами
В рот суют те кости обмолоть».

«В голову не встанет» – выражение какое-то захолустно-деревенское. Дальше ждется подобное же, а оказывается весьма интеллигентское – «солома – это тоже плоть». Со вторым двустишием дело обстоит не лучше. Творительный падеж «зубами» должен согласоваться с «обмолоть», а благодаря расстановке слов согласуется – «в рот суют». И получается кое-что похуже, чем в рот те дышло: «зубами в рот суют»! Эх, неграмотность бы ликвиднуть – поэту надо!

Еще один и, к сожалению, один из многих, случаев, неудачного включения в обычную интеллигентскую стихотворную речь волостных словечек:

«Вечер черные брови насопил». («Москва кабацкая»). А дальше – «исцеленный навек» и прочие выражения отнюдь не волостные, а уж совсем столичные. Нехорошо, тем паче, что «насопил» – слово малопонятное и у читателя ничего, кроме недоумения и брезгливости не вызывающее. «Насопил» – речение до того нелепое, что благоразумное издательство «Круг», в ущерб рифме (насопил – пропил), Есенина подчищает, печатая: «насупил». Еще чем дарит нас Есенин?

«Улеглась моя былая рана,
Пьяный бред не гложет сердце мне,
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане».

Кого – их? Минут через восемь додумываешься, что – бред и рану? Но, ведь, если по восьми минут над каждой строкой думать – долго всего Есенина не прочтешь. Впрочем, пожалуй это и к лучшему, а то наткнешься на: «Ты сердце выпеснил избе», и рифмуется – «звезде – избе» и «выпеснил», весьма досадно напоминая «вытеснил» или еще нечто иное – похуже. А Есенин, вероятно, гордится: новое слово сказал! Оно, конечно, новое, но – плохое. Во-первых, по причине уже указанной, а во-вторых, потому, что речь идет о звонком, песенном, а слово слякотное и пахнет псиной. И вообще «разрушение канона» и «новшества» Есенину – ой, как плохо достаются. В «двери» к «пери» он, правда стучится, – «Но открыть те двери я не мог!» Так и остался Есенин стоять перед дверью, за которой живет настоящее новое слово, новый речеоборот. Вот, например, как топчется он около этой самой двери:

«Но эта пакость –
Хладная планета…
Когда пальнуть
Придется по планете»…