Месса была торжественная и долгая. Хор пел согласно и вдохновенно, вознося к небесам благодарственные молитвы. Маленький молитвенник в сафьяновом переплете, который граф держал в руках, вдруг выскользнул и упал на пол. За ним склонились одновременно оба: граф и его сосед. И цезарский дипломат чуть слышно, почти не шевеля губами произнес:
— После мессы в ризнице…
В заалтарном помещении было темновато, пахло сыростью. Отец Ксаверий переоблачался. Увидев вошедших, он приветливо улыбнулся и выслал прочь помогавшего ему солдата прислужника. Все втроем сели рядышком на тяжелую дубовую скамью.
— Приветствую вас, дом Альберт, — сказал отец Ксаверий. — И вас, дом Иоханес.
Слово «дом», сокращенное латинское «доминус», то есть «господин, отец», было принято как обращение в католических монастырях. Так обращались монахи друг к другу.
Оба гостя поклонились и осенили себя крестным знаменем. Затем священник совершил нечто несообразное с его саном, взял графскую руку и поцеловал. То же самое сделал и капитан Банг.
— Шведы заперлись во внутренней цитадели, — вздохнул отец Ксаверий. — Бедняги! Я не военный человек и не могу судить, долго ли продержится замок. С виду он кажется неприступным.
Граф нахмурился.
— Он был неприступным три столетия тому назад. Времена изменились. Когда я ехал сюда, через мост волокли в форштадт огромные русские мортиры, весом в сотни пудов. Каждая такая мортира швыряет ядра больше того валуна, что лежит здесь у входа.
Отец Ксаверий всплеснул руками, — Бог да поможет несчастным!
— Они не несчастные, — жестко возразил граф, — они олухи! Старый дурак Штейнбок опростоволосился, как мальчишка! Но не все потеряно. Несчастье может обернуться прибылью.
Если хотя бы авангард генерала Крассова появился в ближайшие дни, русские окажутся между двух огней. Где сейчас находится Крассов? Почему он медлит? Разве ваши гонцы еще не вернулись? — спросил граф у датчанина.
Капитан Банг опустил голову.
— Я посылал очень надежных людей, — сказал он тихо. — Тех двух, которых вы сами наставляли в гостинице в Фишгафе. Я приказал им покинуть ряды голштинского войска и скакать день и ночь во весь опор.
— Ну и что?
— Крассов не придет, дом Альберт, он не желает выручать Штейнбока. Наоборот, он двинулся к границам Польши, следовательно, удаляется от нас.
— Что он — помутился умом?! — вскричал граф.
— Нет, он откровенный карьерист, этот граф Крассов. Он завидует Штейнбоку, завидует его чину фельдмаршала, потому что сам он только генерал-лейтенант.
Наступило молчание. Взгляд отца Ксаверия настороженно перебегал с одного лица на другое. Альберт Штерн фон-Штернфельд встал, одернул камзол, поправил перевязь.
— Придушите ваших голубей, отец Ксаверий, тех, что вы держите в клетке и выдаете за больных. Нам нечего больше сообщать в замок. Мне придется скоро покинуть вас, вернуться в Вену, так и не выполнив поручения кабинета министров и нашего святого ордена. Я не дурак. Я не могу предлагать победителям, чтобы они за ненужное им посредничество при заключении мира отдали всю Прибалтику нашей Австрии. Не могу я настаивать и на том, чтобы братьям нашего иезуитского ордена русские попы разрешили иметь свои школы и монастыри в Москве. Вчерашнее поражение шведов разрушило все наши планы.
Глава 15 ЗИГЗАГИ СУДЬБЫ
Шведы сидели в замке уже две недели. Русские установили батареи, заложили мешками с песком внутренность некоторых домов в форштадте, тех, что выходили к замковым воротам. Теперь эти дома стали надежным укрытием от замковой артиллерии. Однако от бомбардировки замка осаждающие воздерживались. Опекун голштинского герцога упрямо гнул свою линию, — герцогское достояние не должно понести ни малейшего урона!
Через две недели из узкой стрельчатой амбразуры над замковыми воротами высунули длинный шест, стали им трясти и вертеть, чтобы развернуть белое полотнище, обмотанное вокруг древка. На замковую башню вылез трубач, со всей силы затрубил. Штейнбок желал вступить в переговоры.
Ему ответили тоже маханием белого флага и игранием на трубе.
Старинные ворота замка начали медленно отворяться, затем поднялась горда — массивная стальная решетка, тоже прикрывавшая ворота, — пропустила шведского офицера с белым платком в руках и трубача, следующего за ним. Офицер вздел платок на острие шпаги, трубач упер раструб трубы в бок. Оба браво прошагали до середины площади, остановились против комендантского дома. Трубач снова затрубил.
Навстречу вышел русский офицер, тоже с белым платком на шпаге.
— Наш фельдмаршал желает знать условия, на каких ваш фельдмаршал согласен принять замок. Мы уходим, — сказал швед.
— То есть как это? — удивился русский офицер. — А кто ж вас выпустит?
Швед вышел из себя. Путая русские и шведские слова, понес о воинской чести, о доблести — невесть что, не имеющее прямого отношения к делу. Русский терпеливо слушал. Так ни до чего не договорились, снова протрубили и разошлись.